Дьявол в сердце - Анник Жей

— Продвигаемся от смерти к воскрешению, — уточнил Люк.

— Я знаю эту дорогу.

Сердце Элки сжалось. Их прогулка по церкви напомнила ей переход через Арденны.

— Присмотритесь получше. Жизнь торжествует.

Он указывал на витражи над алтарем. В сиянии они теряли очертания. Был зажжен огонь. В его отблесках дрожали светлячки. Элка смотрела на пляшущее пламя свечей. Белые, очень белые, такие же белые и прозрачные, как ее провожатый, они четко выделялись на мшистых камнях. Их было десять, двадцать, тридцать, даже больше. Смирившись с невозможностью пересчитать их всех, Элка довольствовалась ощущением их тепла на щеке. Эльфы танцевали по нефу. Люк Вейсс протянул ей свечу, перед тем как зажечь свою.

— Идите за мной.

Ему не пришлось настаивать. В святом месте он был первым в связке. В колеблющемся свете свечей они прошли вдоль галереи, достигли часовни Чистилища. Элка споткнулась о плетеные стулья, потому что шла, подняв голову, глядя на свод, нависающий над хором. Где были Очи Черные? Гигантское изображение Христа исчезло. Стена растаяла в ночи. Вдвоем перед Богом, миленький отец и она составляли пару: она хотела поблагодарить Хозяина Дома. Увы! Никого не было. Где фриз, покрытый тонкой позолотой, лицо, овеянное нимбом, альфа, омега? Она всматривалась в ночь, не находя и тени божественного взгляда. Ничего! Ночь без звезд! Ничегошеньки! Бог их надул.

— Люк? Зажгите, пожалуйста.

— Это невозможно.

— Прекратите!

Десять ступенек вели к главному алтарю. Она поднялась по ним и наткнулась на три театральных кресла. Самое большое из них, обитое карминным бархатом, напоминало кресло Мольера. Церковь назвали Шайо не просто так: речь шла о гигантском народном театре. Главная сцена напоминала «Комеди Франсез». На алтаре белая скатерть, казалось, ждала машинистов. Распятие представляло собой часть декораций. Такая схема понравилась Элке. Куда складывают костюмы, кропило, просфоры, чаши, кадила, словом, аксессуары? Где были кулисы, в ризнице? Вейсс не надел свое римское одеяние, но в нем как будто бы всегда уживались два человека. На сцене он был похож на бродягу, в жизни — на святого.

Элка нашла розовые гортензии у подножия креста. Хороший знак. Вейсс склонил голову. Он сложил руки и молчал. Может быть, он молился за них? Просил об исполнении желания? Почему он не обнимет ее? Боится шокировать Бога? Очи Черные и не такое видали… Жаль, что их не было. Вейссу не нужно было видеть, чтобы верить, а ей это было необходимо.

Держа руки под подбородком, Вейсс читал «Отче Наш». Она хотела бы, чтобы он отслужил мессу для них. Мессу их первого вечера, памятную службу любви, о которой мечтают верующие и неверующие, торжественное богослужение, которое увлекает и тех, у кого есть вера, и тех, у кого ее нет. Главную мессу страсти, которую мог отслужить один только Вейсс, пребывавший и вовне, и внутри, бывший и серой, и ладаном. Красавец Господа поднял бы спасительную чашу; алхимия между ними и Господом была бы совершенной: «Мы вечны», — заключил бы Вейсс. Потом они преломили бы хлеб любовников и разлили бы ливанское вино. Бах разделил бы праздник. Толпы маленьких лисят прятались бы за колоннами.

— Элка? Вы идете?

Люк улыбался ей с видом Арлекина. Особая тишина, плотная, как китайский шелк, позволяла слышать его дыхание. Священник направился к левой от алтаря двери. Элка шла по пятам. Проходя мимо колонны она увидела плакат «Разбитые сердца». Зеленое и белое, священное знамя вздымало свои цвета. Благая весть была объявлена. Элке хотелось остановиться, чтобы поблагодарить Господа, но Вейсс, казалось, торопился.

При свете неверного пламени они дошли до середины здания. Ризница была темной, огромной, с высоким потолком.

— Осторожно! — сказал Вейсс и взял ее за руку, когда она наткнулась на что-то.

Посетительница наклонилась, чтобы осмотреть препятствие. Она сделала один шаг вперед, два назад, наталкиваясь на какие-то предметы. В какой заброшенный сарай их занесло? Вейсс зажег одну свечу, потом вторую, потом третью, словно фокусник, довольный производимым эффектом. Элка поняла. Все люстры церкви лежали в ряд у их ног, ожидая гипотетического ремонта. Каждый светильник был оснащен четырьмя рядами стеклянных тюльпанов, десятью коронами из кованого железа, пятью дубовыми фризами, семью стальными косичками, на которых она увидела крылатого быка. Прекрасные свидетели былых столетий, большие светоносные корабли прошли через века и пережили все войны, революции и восстания. Перед их древним великолепием наука умолкала. Тезисы и антитезы теряли свой смысл. Элка поняла, почему клирос был таким черным и почему Бог блистал отсутствием.

— Жалко, — вздохнула она.

— Трудно, — признал Вейсс. — Правоверным нечему радоваться. Церкви нужна молодежь.

Священник казался озабоченным. Надо срочно начинать стройку. Надо все отреставрировать, модернизировать, не меняя сути. Традиция, обновление: эта песня более чем знакома Ремеслам Франции. Чего же они ждут?

— Так надо делать, — сказала Элка.

— Что вы в этом понимаете?

— Я все знаю.

— Тогда в нынешних условиях вы можете мне сказать, где находится то, что я ищу?

Они засмеялись. Ладонь Элки прикоснулась к вековому камню.

— Хоть пыль эта историческая и священная, она мне кажется признаком обветшалости и грязи, — заметила посетительница.

Вейсс осматривал апсиду при свете свечи. Сквозь золото и перламутр витраж ризницы просвечивал рождением света. Это было красиво, и священник гордо выпрямился: он видел все глазами Элки. Темные сундуки, барельефы, скульптуры и витражи исчезали в ночи. Поддерживаемые каменными птицами карнизы казались разбитыми. Фигура Святой Девы Обета, утешающей скорбящих в своей столетней нише, была достойна полного освещения. Консоли, птицы и капители были укрыты полукруглым сводом, на котором скопилась грязь. Паутина посверкивала в лунном свете.

— Вечерний паук — надежда, — сказала Элка, чтобы утешить своего проводника.

Они услышали шум крыльев, воркованье. «Голуби свили гнездо под окном», — уточнил Вейсс. «Это вносит некоторое оживление», — обрадовалась Элка, рассматривая развешенные стихари и ризы. «Разум — самая скорая птица, ты летишь быстро, Ангел мой», — пробормотала она, вспоминая продолжение псалма. Она погладила лиловую епитрахиль.

— Почему женщины не могут быть священниками, если вам людей не хватает?

Люк не ответил. На письменном столе из темного красного дерева Элка листала требники, приподняла потир. Где же ливанское вино? Она обернулась. Помещение было так заставлено, что она споткнулась. Обломки прошедших эпох, люстры казались мечтами, мечтавшими улететь. Кто видел их минувший блеск?

— Когда вы соборуете умирающего, о чем вы думаете?

— Что Бог попрал смерть.

— Вам не страшно?

— Я такой же человек, как и все.