Брак - Диана Джонсон

После инцидента у почтамта Тим вдруг понял, что ему хочется не только переспать с Кларой – он влюблен в нее. Этому факту он старался не придавать особого значения, помня о том, что он понятия не имеет о мыслях и чувствах самой Клары, и о том, что он недостоин ее (но на самом деле он считал себя более достойным претендентом, чем жирный Крей или плешивый француз Персан). Тим вполне мог уступить своему влечению, поддаться юношеской панике, изнывать от страсти, но в то же время презирал себя за пресыщенность искренней, радостной и беззаботной любовью к Анне-Софи. Ему совсем не нравилось это открытие. Он мрачнел. Он был влюблен, но мог бы удовлетвориться и сексом. Одной-единственной встречей. Чтобы забыть о влечении, придать ему статус воспоминания, мечты об идеале. Вот тогда-то он и будет готов жениться.

Кроме всего прочего, Клара испытала потрясение, поняв, что наехала на ногу незнакомца не совсем случайно. Охваченная яростью или паникой, она могла бы врезаться в толпу мужчин, чувствуя не угрызения совести, а злорадство. Мужчин, которые тянули к ней руки и вопили: «Разденем ее!» Ее хотели унизить, в гневе они были способны на все. Она обрадовалась, когда Тим Нолинджер оскорбил одного из ее обидчиков. Но все же Клара чувствовала, что ее жизнь низводится до животного страха и похоти.

Мысленно она выстраивала длинный ряд разумных доводов: жизнь так коротка, надо стремиться к счастью, даже к мимолетному, порожденному минутной страстью, радоваться мгновениям любви – любви в лихорадочном пароксизме неповторимых ощущений и эмоций, после которых неизбежно наступает отчуждение. И она пообещала бы посвятить себя труду и преданному служению Сержу и Ларсу, если бы он вернулся к ней, в обмен на простой и бесхитростный секс, приятную забаву с относительно незнакомым человеком. Так даже лучше – никаких осложнений в будущем.

Клара не знала женщину, которую одолевали эти мысли и чувства. Она перестала узнавать саму себя.

Клара относилась к супружеской верности настолько серьезно, что, должно быть, в конце концов пресытилась ею. Тим видел, что ее неотступно преследуют мысли о неверности. А может, ее тревожит то, что Делия и Крей проводят столько времени вместе? Делия иногда не выходила из кабинета Сержа часа по два. Но Клара отрицала подобные подозрения.

– Серж и Делия? – переспрашивала она. – А мне какое дело? Это признак того, что к нему возвращается творческая энергия. Разве она не важнее так называемой верности? Верность и неверность – для меня пустые слова: не так уж и важно, в конце концов, с кем спишь. Не понимаю, почему из-за этого люди ломают себе всю жизнь. Но Серж?.. – И все-таки было ясно, что Делия раздражает ее.

С другой стороны, Крея раздражал Габриель.

– Я выкину этого ублюдка отсюда в субботу, через сорок восемь часов, не важно, захочет он этого или нет. Здесь не ночлежка. И потом, мне не нужны проблемы с французскими властями, особенно после того, что случилось с Кларой. Нарушение буквы закона – это еще куда ни шло, но открытый вызов недопустим. Если его разыскивают, я не собираюсь прятать его здесь.

– Насколько мне известно, его никто не ищет – если, конечно, манускрипт похитил не он, – отозвался Тим. Он заметил, что Крей сказал «случилось с Кларой», а не «случилось с нами». – Может, нам следует просто спросить, не у него ли этот чертов манускрипт?

– Так или иначе, в субботу он покинет этот дом.

Вскоре после этого в теннисном клубе «Марн-Гарш-ла-Тур» удивленного Тима тепло поприветствовал Антуан де Персан, который как раз переодевался для игры. Антуан был почти обнажен. Тим нехотя взглянул на него – крепкий мужчина, ростом такой же, как сам Тим, с бледным торсом и загорелыми руками и ногами теннисиста, мускулистый, с увесистым пенисом, который при виде Тима Антуан скромно попытался прикрыть одеждой. Персан взял с него обещание выпить после игры вместе пива.

После часа, проведенного на корте в обществе Адриана, Тим вошел в бар. Персан, уже успевший переодеться, стоял у стойки, хмуро потягивая пиво. Кивнув Тиму, он заказал еще кружку. Тим размышлял о том, что хочет сказать ему Персан. Наверное, речь пойдет о Креях. Они направились к столику.

– Я слышал о том, что случилось в деревне. Какой позор! Хорошо, что вы были с ней. Моя жена как раз ходила на почту и все видела.

– Могло быть и хуже, – кивнул Тим. Он вдруг поймал себя на нежелании сообщать Персану все подробности отвратительного инцидента, но все-таки рассказал о нем. В конце концов, против Персана он ничего не имел.

– К Креям неприязненно относятся даже те местные жители, которые не увлекаются охотой. Я не из их числа. У меня нет причин враждовать с Креями. Я могу понять американцев. Видите ли, моя золовка – американка, – пояснил Антуан.

– По-моему, и Серж, и Клара в растерянности – слишком много событий, ее арест, нападение и прочее. Но разумеется, к похищению панелей и каминов из замка они непричастны.

– В воскресенье мы пригласили их на ленч. Надеюсь, вы с Анной-Софи тоже придете. Я еще не успел поздравить вас с помолвкой. Видите ли, мы знаем Анну-Софи с детства. Ее отец был врачом моего отца.

– Вы слышали, что ее укусила одна из собак Крея?

Этого Персан не знал. Он уставился на Тима, словно пытаясь догадаться, повлияло ли это происшествие на его отношения с Креем.

Они поболтали еще немного. Неожиданно Тим понял, что Персан ему нравится. Он был любезен и чем-то угнетен. Тим с нетерпением ждал какого-нибудь упоминания о Кларе. И оно последовало.

– Полагаю, мадам Крей приходится нелегко, – заметил Персан. – Несправедливо, что ей пришлось отвечать за непреклонность мужа.

– По-моему, она с ним полностью согласна. Оба они – противники охоты.

На это Персан ничего не ответил. Он заговорил о другом – об изменениях в работе клуба, о Шираке, о долголетии покойного Рене Лакоста, который в молодости считался лучшим теннисистом Франции. Персан был обаятелен, но Тим держался настороженно и постоянно помнил о том, чего не следовало упоминать вслух, – о Кларе. Приглашение на ленч он принял.

В деревне Этан-ла-Рейн и соседней Валь-Сен-Реми, относящейся к той же коммуне Валь-Ланваль, шли нескончаемые разговоры о стенных панелях и охоте. За считанные дни в глазах охотников коммуны Валь-Ланваль Клара Холли превратилась в олицетворение Америки, подрывающей французские традиции и устои. Слово «déplumer» – «ощипать» – подхватила пресса за его ассоциацию с дичью и охотой на дичь. Критические публикации о Креях появились в местном «Ежедневнике» вместе с сентиментальной статьей об особняке мадам Дюбарри, забвении прошлого и осквернении ее памяти.

Почти сразу после того, как Клара была освобождена под залог на время следствия, французские политики и французская пресса приняли живое участие в «деле Креев». Издания «зеленых» уцепились за тот факт, что охотники коммуны Валь-Ланваль вели отстрел не только уток, но и некоторых более редких видов птиц, причем задолго до официальной даты начала охоты, принятой Европейским сообществом. Эта прекрасная возможность обвинить «правого» президента в пособничестве группе шовинистов-охотников не была упущена – ею воспользовалась и газета «Moнд»: «Ширак бросает вызов Страсбургу».