Зачарованное сердце - Барбара Картленд

— Но теперь вы сами собираетесь уехать? — спросила Синтия, беспокоясь больше о Роберте, чем о Саре.

— Да, я уезжаю, — ответил он. — Этот дом дал приют моей матери. В нем моя дочь, о существовании которой я еще не знал, когда задумывал переехать сюда, обрела счастье. Теперь надобность в нем отпала. Я понял, что чужой здесь. Я никогда не был здесь своим. Это ваш дом, и он не должен принадлежать никому другому.

— Куда же вы отправитесь?

Роберт пожал плечами:

— Откуда я знаю? Когда-то я грезил добиться вашей любви и многому вас научить. Я чувствовал, что вы мало испытали в жизни счастья, и хотел дать вам его. Но к сожалению, я забыл, что грехи мужчин всегда догоняют их в самый неподходящий момент. Я видел ваше лицо, когда вы узнали, что Микаэла — моя незаконнорожденная дочь, и тогда понял, что окончательно потерял вас. Я считал, что живу полной жизнью. Но встреча с вами многое изменила. Все, что значило для меня хоть самую малость, оказалось тленным. Вы же нашли смысл жизни в великодушии и помощи, которую оказываете каждому, с кем соприкасаетесь. Я уезжаю, Синтия. Но я никогда не смогу забыть вас. Я всегда буду вас любить. Я хотел бы оставить вам Бетч-Вейл, но знаю, что вы не примете его от меня. Вместо этого я хочу назначить определенную сумму, чтобы вы от моего имени оказали помощь таким людям, как Нэлли и Джим Харрис. Вы, с вашим сочувствием ко всем, независимо от их положения, непременно найдете возможность осуществить этот план. Это все, Синтия. Такова моя история. Попытайтесь понять и вспоминайте меня иногда в своих молитвах.

Он наклонился, взял ее руку и поднес к губам.

Мгновение Синтия оставалась неподвижной, затем засмеялась. Тихий смех радости и облегчения пробился через броню сдержанности и подавленности, которые так долго господствовали в ней. Услышав ее смех, Роберт поднял голову и озадаченно посмотрел на нее.

— Я смеюсь, потому что счастлива! — объяснила Синтия, чувствуя, как румянец заливает ее щеки. — Так счастлива, Роберт! О, дорогой, ты думаешь, после того, как ты сказал мне все это, я позволю тебе уехать? Если хочешь, можешь продать Бетч-Вейл и уехать, но я поеду вместе с тобой, если, конечно, ты захочешь!

Роберт поражение смотрел на нее. Затем потрясение в его глазах сменилось огнем страсти, той обжигающей страсти, которой Синтия всегда безотчетно боялась.

Теперь же она смело смотрела в лицо Роберту, подчиняясь его магнетизму, которому так долго сопротивлялась.

— Что ты сказала?! — Голос Роберта стал хриплым. — Не играй со мной, Синтия. Я слишком хочу тебя и не смогу выдержать, если ты возьмешься играть с огнем.

— Я не играю. — Слова ее были тихими, но отчетливо прозвучавшими. — Разве ты еще не понял, что я пытаюсь тебе сказать?

— Скажи еще раз! — потребовал Роберт.

Но Синтия молчала. Она не отваживалась вновь произнести признание в любви. Она стояла, тяжело и часто дыша, сцепив на груди руки, как будто пыталась успокоить в своей душе смятение чувств.

— Скажи это! О, моя дорогая, скажи слова, которые я так ждал… так страстно желал… о которых молился…

Теперь Синтия должна была ему подчиниться, и, запинаясь, дрожащим голосом она прошептала:

— Я… люблю… тебя…

С радостным восклицанием Роберт схватил ее в объятия. Он боялся ее отпустить, все еще не веря, что она не исчезнет.

— Ты хочешь сказать, что на самом деле любишь меня?

Синтия уткнулась в его плечо, не смея поднять глаза.

— Я просто не могла себе в этом признаться, — ответила она. — Но теперь поняла, что люблю тебя уже давно.

— Я не в силах в это поверить!

Роберт все крепче и крепче прижимал Синтию к себе. Она чувствовала, будто растворяется в своем любимом, при этом ясно понимая, что его сила не сможет подавить ее, что она тоже имеет над ним власть. Роберт нашел ее губы…

Вспыхнувшая страсть соединила их. Радость, счастье, желание слились воедино.

Поцелуи Роберта становились все настойчивее. Синтии казалось, будто он пьет саму жизнь с ее губ. Прошлое отступило, значение имело только будущее. Она была его… его на всю жизнь…

На лице Роберта был написан триумф, но голос его звучал страстно и нежно, когда он шептал, не отрывая губ от ее щеки:

— Я попытаюсь быть достойным тебя, моя дорогая… единственная… самая лучшая из всех женщин, которых я когда-либо знал!