Трусаки и субботники - Владимир Орлов

Утром мне позвонил Костя Алферов.

– Кое-что накопали. Бери ручку и записывай…

– Нет, – сказал я. – Надо повидаться.

– Нет времени.

– Ничего. Часок выберешь. Жду в столовой у Белорусского. А там поедешь на работу метрополитеном.

Алферов по случаю дождя явился на встречу в коричневой болонье и в болоньевом же берете. Я был в нейлоновой куртке, зонтиков из-за нелюбви к ним не заводил.

– Ты что, опасаешься телефонов? – спросил Алферов.

– Как только я взял трубку, приоткрылась дверь соседей, – соврал я.

– А-а-а, – понимающе кивнул Алферов. Он слышал от меня о Чашкиных. – Накопали мы пока чуть-чуть. И вряд ли чем тебя удивим. Копали мы главным образом по линии Кочуев. Как ты и предполагал, Кочуи – из левобережных казаков. Слободские малороссы. И эти Кочуи – в родстве со многими, а в частности и с известными Полуботками. С теми самыми Полуботками, что якобы в первой трети века восемнадцатого вложили золота на более чем миллион тогдашних фунтов стерлингов в один из английских банков…

– Ну, это миф, – поморщился я.

– Да, миф, – согласился Алферов. – Тем не менее в 1908 году почти триста пятьдесят наследников Полуботка соб рались на съезде в Стародубе…

– Где? – спросил я. – В Стародубе, нынче Брянской области… – Опять эта Брянская область… – пробормотал я.

– Что ты имеешь в виду? – взглянул на меня Алферов.

– Нет, ничего, я просто так…

– На том съезде присутствовали и отстаивали свои права, в том числе и на стерлинги, несколько Кочуев и среди них два Кочуй-Броделевича. Ценности и реликвии в их роду, несомненно, сохранялись. Как ты опять же предполагал, представителей их рода арестовывали в восемнадцатом, тридцать седьмом и сороковом годах… Броделевичи – из польской шляхты… По материнской линии род Ахметьевых коленом Спешневых дважды пересекался с Кочуй-Броделевичами…

– Спешневых?

– Да, – обрадовался Алферов. – Один из этих Спешневых служил при Ордине-Нащокине!

– А с Башкатовыми Кочуй-Броделевичи не пересекались?

– Башкатовыми? – удивился Алферов. – Про Башкатовых ты нам ничего не говорил…

– Ах, да! – спохватился я. – Я и забыл…

– Ну и как? – спросил Алферов.

– Все это очень общие сведения… А все решит частность.

– А ты нам и не давал узких целевых указаний. Ждем их.

– Пожалуй, я и не могу вам их сейчас дать…

– Что-то я не вижу в твоих глазах огня и жара, – обеспокоился Костя.

– Устал, видимо, – сказал я. – Надо бы в отпуск сходить.

Фу-ты, вспомнил я по дороге в редакцию, хотел же спросить Костю, что он знает о сегодняшних делах нашей курсовой кликуши Агафьи, Анкудиной, покровительствовать которой намерена Цыганкова. Ну ладно, спрошу при случае…

А в редакции я вызвал обеспокоенность Зинаиды.

– Василий, ты чем-то удручен. У тебя явно трудности. Может, тебе нужна помощь? Или хотя бы совет…

– Зинаида Евстафиевна, спасибо, – сказал я. – Но если я не справлюсь со своими трудностями, то что же я за человек?

– Ну смотри, – только и произнесла Зинаида.

О Зинаиде Евстафиевне, в особенности о ее военных годах, в редакции ходили легенды, туманные, но почти детективные. Предложение ею помощи было дающим надежды, но я должен был от него отказаться.

Я достал из недр солонки крестик и костяной оберег (оберег ли?), положил перед собой. Мне было тревожно и тоскливо.

Свое лирико-драматическое намерение сейчас же лететь в Киев, не будучи даже уверенным, там ли Цыганкова или нет, во Флоровском ли монастыре особа, потребовавшая не искать ее и не докучать ей, я смог бы, среди прочего, оправдать (для самого себя) естественным желанием человека, хотя бы и образованием своим подвигнутого к изучению истории и судьбы Отечества. Оформлю два дня отгула и махну-ка в матерь городов русских! Я ли не мечтал ступить на камни Софии и на землю Владимирской горки! (Увы, Матерь эта нынче ведет себя порой злокозненной и криводушной племянницей, а то и просто соседкой с якобы европейскими истоками и понятиями, хотя и желает – не без выгоды для себя и своей гордыни – оставаться матерью городов именно русских, в частности и тех, что, по ее разумению, вскормлены дикостью и бескультурьем Орды, но эко куда я в горячках нашего времени устремился!..)

Однако в середине дня безмозглой моей маяты всякие исторические оправдания были перечеркнуты неожиданным для меня предложением.

А предложили мне лететь в Тобольск.

То есть и не предложили даже, а поставили перед фактом служебной необходимости.

Тогда все газеты и журналы над кем-нибудь шефствовали. Наша молодежка поощряла к ударной деятельности строителей железной дороги Тюмень – Сургут. Что-то через два дня в Тобольске должны были завершить или открыть, и, естественно, к праздничному моменту была милостиво приглашена бригада нашей газеты.

Возможность командировки была для меня не только неожиданной, но и удивительной. Или даже невероятной. «А как же Сергей Александрович?» – размышлял я.

А пошел бы он подальше, этот Сергей Александрович!

Но куда же подальше Тобольска-то? О поездке в Тобольск мне объявил Марьин. Он зашел ко мне, сказал в частности:

– Всего-то на четыре дня. Так что не беспокойся. Пить, конечно, придется. Но что поделаешь…

– А я с какого бока в делегацию? – спросил я.

– Деньги не наши. Строителей. Они богатые. Везем музыкантов, поэтов, Эдик Успенский среди них, Виталий Коржиков, Кашежева… Наши едут необязательно пишущие… Сочли возможным поощрить поездкой твой труд… – Марьин произносил это, будто рассматривая нечто вне меня. – Впрочем, если у тебя нет желания или другие интересы, твое дело, уговаривать не буду… Но я бы тебе посоветовал съездить…

«Кто же такие – „сочли“? – намерен был я спросить даже и с вызовом и чуть было не пробормотал: – Да, да, есть, есть, неотложные интересы!», но в интонациях Марьина я ощутил готовность его, коли откажусь, к обиде и досаде. А обижать Марьина я не имел оснований.

Ко всему прочему я мог поставить Марьина в глупейшее положение. Марьин со студенческих лет подолгу пребывал в Саянах, на прокладке дороги Абакан – Тайшет, в ту пору для страны – песенноудалой, и именно о строителях таежной трассы он выпустил сначала книжку очерков, а потом и роман. Нынче многие его знакомцы и герои, закончив дела в Саянах, перебрались в Западную Сибирь, к нефти и газу, и вели магистраль через Тобольск к Сургуту. В шефском предприятии нашей газеты Марьин был одним из главных действующих лиц, и я мог предположить, что ему-то – скорее всего, не без труда – и удалось включить меня в бригаду командируемых. Что же, теперь ему бы пришлось оправдываться перед кем-либо из начальников, имея в виду мои неотложные интересы и капризы? Вышло бы нехорошо…