Вольф Мессинг. Видевший сквозь время - Эдуард Володарский

– Я увидел победы германской армии… первой падет Чехословакия… в тридцать восьмом… за ней падет Польша… осенью тридцать девятого… после нее Бельгия… Нидерланды… Франция… Греция… Югославия… Норвегия…

И по мере того, как Мессинг называл страны, Гитлер выпрямлялся и победоносно смотрел на генералов СС. Быстрая улыбка тронула его губы.

Генералы разом щелкнули каблуками сапог и вскинули руки в нацистском приветствии.

Геббельс сидел за письменным столом в светло-коричневом мундире с повязкой на рукаве: свастика в черном круге.

Перед ним, в черной эсэсовской форме с погонами штандартенфюрера, вытянулся не кто иной, как давний знакомый Мессинга – Генрих Канарис.

Геббельс проговорил:

– Концерты Мессингу и Ганусену разрешены по всей территории рейха. Постарайтесь, чтобы за ними везде следовали двое наших людей и чтобы они обязательно присутствовали на всех концертах. Доклады от них будете принимать лично и передавать мне.

– Слушаюсь, рейхсфюрер, – щелкнул каблуками Канарис.

– Поумнее людей приставьте, чтобы Мессинг не раскрыл их на следующий же день, – проворчал Геббельс.

– Слушаюсь, рейхсфюрер! – штандартенфюрер Генрих Канарис вновь щелкнул каблуками, держа руки по швам, и улыбнулся. – Мне и самому будет интересно понаблюдать за этими господами.

– И обеспечьте этим господам безопасность. Это приказ фюрера, – закончил Геббельс. – Учтите, штандартенфюрер, этот еврей Мессинг нужен фюреру. Вы поняли меня? Нужен.

– Я понял, рейхсфюрер! – в третий раз щелкнул каблуками Канарис.

– Послушай, а ты слышишь мысли человека, когда смотришь на него, или воображаешь, о чем он может сейчас думать? – спросил Ганусен.

– Чаще всего слышу.. если у этого человека есть хотя бы небольшой избыток жизненной энергии и если у него все хорошо в жизни – есть семья, работа, уверенность в будущем, – ответил Мессинг. – Сложнее с людьми несчастными или больными.

– И что тогда?

– Тогда сложнее настроиться на его волну.. Тогда я пытаюсь себе вообразить… судя по его внешности… одежде… манере смотреть в глаза… Но все равно, как бы мало ни было в нем жизненной энергии, я все равно его слышу..

– Вот смотри… – Ганусен подошел к электрогектографу, оторвал бумажную ленту с вычерченной синусоидальной кривой. – Ты меня вчера испытывал… Когда я отвечал правду – синусоида ровная и плавная, а когда я придумывал неправильный ответ – смотри, какая неровность, то высоко вверх, то почти ровная линия, и опять – резко вверх и резко вниз. И какая непостоянная амплитуда…

Мессинг взял рулон, стал рассматривать синограмму, усмехнулся:

– Так ведь можно проверять людей – правду они говорят или лгут?

– Вот именно, Вольф! Я собираюсь доложить об этом фюреру, – улыбнулся Ганусен. – Наша лаборатория только начала работать, а уже есть серьезные результаты!

– Не надо… – нахмурился Мессинг. – Не надо фюреру это показывать.

– Почему? Они ждут результатов, Вольф! Думаешь, из благотворительных чувств фюрер позволил нам выступать, где захотим?

– Думаю, нет. Поэтому за нами все время следят, – ответил Мессинг.

– О чем у вас был разговор во время встречи? – вдруг спросил Ганусен. – Ты ведь мне так и не сказал?

– Ты мне тоже не говорил, о чем вы там с ним беседовали. Или с этим… как его… Геббельсом… – парировал Мессинг.

– Мы что, не доверяем друг другу? – холодно поинтересовался Ганусен.

– Я, например, тебе не доверяю, – улыбнулся Мессинг и бросил Ганусену рулон с начерченной синусоидой. – Посмотри на свою синограмму. Ты ни разу не ответил правду.. А ведь я задавал тебе совсем пустяковые вопросы.

Ганусен едва успел поймать рулон бумаги, растерянно глядя на Мессинга.

Помещение, где они разговаривали, было похоже на лабораторию. Просторная комната с несколькими электрическими аппаратами для измерений пульса и давления, три письменных стола с бумагами, тонометрами и разными другими медицинскими приборами. Над одним из столов висел небольшой портрет Зигмунда Фрейда.

– Я просто хотел наглядно показать тебе разницу между правдивыми и лживыми ответами, – сказал Ганусен, со злостью комкая бумажную ленту.

– Я это понял, – снова улыбнулся Мессинг. – Не сердись, пожалуйста… Скажи, тебе Гитлер задавал вопрос о будущем Германии?

– Задавал.

– И что ты ответил?

– Ответил, что будущее Германии – великое и победное! Что рейх простоит тысячу лет. А ты что ответил?

– Примерно то же самое… Ты действительно видишь эту тысячу лет рейха?

– Нет… – ответил Ганусен.

– Интересно, что же ты увидел? – Мессинг с интересом смотрел на него.

– Ровным счетом ни-че-го… А что ты увидел? Ведь он наверняка спрашивал тебя о том же?

– Я увидел войну., и кое-что еще страшнее, – нахмурился Мессинг. – Но в основном это война, война и война… Гитлер – это война.

– Очень интересно, – усмехнулся Ганусен. – И ты сказал ему об этом?

– Если бы я сказал всю правду, то, наверное, с тобой уже не разговаривал бы, – тоже усмехнулся Мессинг. – Я сказал, что Германию ждут победы… Кстати, я действительно видел это… Германия разгромит Европу в ближайшие годы…

– Ты это увидел? – с сомнением спросил Ганусен.

– Я увидел страшную войну.. увидел уничтожение целого народа… и других народов… – глаза у Мессинга расширились, словно он снова видел то, о чем рассказывал. – Мне стало так страшно, что я потерял сознание… И думаю, я ошибаюсь… Думаю, такого быть не может… – Мессинг замолчал.

глядя остановившимся взглядом в пространство. – Такое просто невозможно…

– Выходит, всей правды ты ему так и не сказал? Испугался? – вновь усмехнулся Ганусен.

– Я же говорил, что потерял сознание… Тебе все время хочется убедить меня, что я такой же, как и ты. – Мессинг встал. – А мы совсем разные…

– В чем же?

– В том, что тебе фюрер нравится, а мне нет… Но ничего, я все-таки как-нибудь скажу ему всю правду..

– Это будет похуже самоубийства… – предупредил Ганусен.

– Ох, что ты, Эрих, разве я похож на самоубийцу? – Мессинг хлопнул коллегу по плечу. – Пойдем, нам пора.

Дрезден, 1937 год

В небольшом зале сцена казалась близкой даже с последнего ряда. В ложе для важных гостей, наглухо задернутой шторами, сидел штандартенфюрер СС Генрих Канарис. Чуть отодвинув край одной шторы, Канарис в щелку наблюдал за сценой, на которой работали Мессинг и Ганусен. За спиной Канариса стояли два младших офицера СС.

Мессинг и Ганусен кланялись аплодирующей публике. За кулисами стоял Цельмейстер, глядя в щелку на зал и выдерживая паузу. Затем он вышел на сцену, улыбаясь и потирая руки.