Обратный отсчет - Олекса Белобров

С какой стороны ни посмотри, на каждого десантника, затаившегося в засаде, приходилось по полтора-два «караванщика». Преимущество шурави давали только внезапность и мощные огневые средства. Время «Ч» приближалось неотвратимо мерной поступью флегматичных «кораблей пустыни».

Семь щелчков тангентой ушло на бронегруппу Лысого, спустя тридцать секунд еще пять — «примусам» Индейца. Колесо войны уже вертелось вовсю, хотя не было еще сделано ни единого выстрела и вокруг царила обманчивая тишина: где-то ревели, набирая ход, бронетранспортеры, мины дремали в штабелях, ожидая, дабы разнести в клочья чье-то тело. А караван все приближался — сто метров, семьдесят пять, пятьдесят…

— Фас! — Хантер нажал на спусковой крючок автомата. Зеленые трассера устремились к обреченному каравану.

Фейерверками полыхнули «монки», полетели клочья свалявшейся шерсти с верблюжьих боков, с секундным запозданием с высоток, которые разделяла сотня метров, жутким дуэтом вступили крупнокалиберный пулемет и автоматический станковый гранатомет, рассеивая веером смертоносные «подарки».

С трех сторон кинжальным огнем ударили ручные пулеметы, подствольники, автоматы. Утробный рев животных, предсмертные человеческие вопли, ругань и команды на разных языках, взрывы, очереди — все смешалось в неистовой какофонии. Обезумевшие лошади и верблюды метались под беспощадным огнем, сбивая людей с ног, и, даже сраженные, продолжали биться в конвульсиях, вздымая пыль.

— Индеец! Прием! — закричал в тангенту Хантер, с удовлетворением наблюдая, как после его автоматной очереди исчез силуэт очередного «духа». — Отсекай караван минами, иначе ихвани[71]сейчас придут в себя и начнут разбегаться!

Радиоответа не услышал, но увидел разрывы мин позади каравана, похоронившие «караванщикам» надежду на спасение. Спешившиеся «кентавры» и уцелевшие погонщики все еще пытались оказать сопротивление — в «мандэхе» исподволь, время от времени, словно нехотя, мигали вспышки выстрелов. Десантники азартно уничтожали одиночные очаги сопротивления — и те вскоре замолкали, больше не возникая.

Какой-то ишак бешеными прыжками целым и невредимым прорвался сквозь заслон десантников по дну «мандэха» и остановился, укрывшись за скалой — умное животное решило переждать бой, не рискуя жизнью. В течение десяти минут сопротивление духов подавили — в пыли, застилавшей место побоища, не наблюдалось признаков разумной жизни.

— Досмотреть караван! — скомандовал Хантер во весь голос, приподнимаясь, держа автомат навскидку. — Только осторожно, какие-то «комсомольцы» могли уцелеть, поэтому, как учил нас полковник Ермолов, сначала — выстрел в голову, а уж потом проверка документов… Только всех не кончать! Нужен «язык»!

Бойцы, как хоккеисты на вбрасывание шайбы, ринулись досматривать то, что недавно называлось караваном. Там и сям защелкали одиночные выстрелы — бойцы подстраховывались. Хантер молча шагал среди трупов людей и животных, ничего не чувствуя, кроме жестокого удовлетворения. Внезапно прямо у его ног из пыли поднялась смутная тень, короткий ствол автомата блуждал, неуверенно нащупывая туловище.

— Не стрелять! — выкрикнул замкомроты, нырком уходя от короткой очереди, выпущенной в воздух раненым «духом». — Брать живьем!

Ударом левой ноги — правая тупо ныла из-за поврежденного сухожилия — Хантер выбил оружие из рук какого-то седобородого старца.

— У него «окурок»[72], наверное, мушавер какой-то! Взять его! — приказал он бойцам. — Не бить, оказать медпомощь! Айболит, ты где?

— Я здесь! — подбежал фельдшер. — Кто тут у вас?

— Вот этот аксакал, — замкомроты указал на старца, которого двое здоровенных бойцов держали на весу над землей, пока третий обыскивал пленного. — Окажешь первую помощь, ладно? Только не последнюю!

— Организуем, товарищ старший лейтенант! — Айболит направился к пленному.

Неожиданно метрах в двадцати от них сухо треснул разрыв гранаты, закричали раненые.

Бросившись к месту взрыва, Хантер увидел паршивую картинку — на земле валялся человек, вернее то, что от него осталось после взрыва РГД, с виду — китаец. Рядом бился в агонии, уже затихая, прапорщик Нефедов, двое раненных бойцов сидели на земле, приходя в себя от контузии. Мощное, накачанное тело прапорщика приняло на себя практически все осколки, когда китаец подорвал себя и шурави последней гранатой.

— Как же так вышло? — подлетел Рейнджер. — Почему не добили узкоглазого?

— А, блин, Иван хотел его живьем взять, — морщась от боли в раненной руке, ответил сержант Артемьев. — Вспомнил, что когда-то полковник Ермолов обещал представить к герою того, кто возьмет языком китайского советника. А тот, паскуда, на груди эргедешку держал, и как только прапорщик его схватил, он и рванул…

В целом потери среди десантников оказались невелики: кроме двух «трехсотых» и одного «двухсотого», обнаружилось еще трое «легких», случайно задетых шальными пулями и осколками.

Тем временем из недр расстрелянной ночи донесся рев двигателей.

Вскоре сполохи фар сообщили о прибытии к месту засады бронегруппы под командованием лейтенанта Лысенко. Окружив побоище, бэтээры высветили лучами фар горы трупов и вьючной поклажи. Трупы «духов» выложили в ряд, заодно обнаружив еще одного живого — его придавил павший верблюд, и он провалялся без сознания весь бой.

«Языка» привели к Хантеру. Перед старшим лейтенантом предстал дехканин лет сорока, босой и в рваном халате. Мозолистые ладони свидетельствовали о привычке к каждодневной работе с кетменем. Заголив правое и левое жилистые плечи пленного, старлей не заметил ничего похожего на маленькие «засосы» — характерные признаки у человека, регулярно ведущего автоматный огонь. За ухом не нашлось ничего похожего на ожог — «язык» не был и гранатометчиком. Понюхав ладони перепуганного крестьянина, Хантер снова-таки не обнаружил признаков пороховой копоти — самые обычные чабанские запахи: верблюжья шерсть и навоз. Вероятно, рядовой погонщик.

— В «броню» его! — привычно скомандовал Хантер, потеряв всякий интерес к пленному. — Передадим ХАДу, пусть сами с ним разбираются.

— Ташакур[73], себ командор, — вдруг залопотал афганец. — Я карашо знай твоя началник Темир-туран, он у нас часто биль.

— Вот ХАДу об этом и расскажешь, — равнодушно отмахнулся Петренко. — Свяжите, чтобы гранату часом не слямзил!

Затем привели старика, пытавшегося продырявить замкомроты из своего «окурка». В отличие от погонщика, старик был одет богато — белая шелковая чалма, дорогой халат, расшитые остроносые чувяки, как у старика Хоттабыча. Разговаривать аксакал ни с кем не пожелал, поэтому бойцы по-быстрому упаковали его в бэтээр. Вскоре подтянулись и минометчики со своими БТР-Д.