Игры с огнём - Яна Ясная

- Хорошо, я тогда промолчу, - кивнул я, шествуя по коридорам министерства под накинутым в шесть рук отводом глаз. Заклинание с каждым скользнувшим по мне взглядом трещало по швам и грозилось развалиться - не созданы эти чары для продолжительного использования, но мне много и не нужно было - протянуть до кабинета министра.

- Серьезно? - Я промолчал. Более чем.

Я должен был присутствовать на моменте, когда того, кто попытался меня убить, упекут за решетку. Я должен посмотреть ему в глаза. Я должен своим присутствием дать понять всем, что Феррерс не прячется за чужими спинами. И какая участь будет ожидать каждого, кто попробует причинить мне вред, вне зависимости от того, как высоко он находится. И я мог бы оставить это дело исключительно на совесть полиции и безопасников, но так будет лучше. Правильнее. Выигрышнее.

- Министр у себя? - спокойно и даже доброжелательно поинтересовался офицер полиции, когда секретарь изумленно уставилась на ввалившуюся в приемную толпу - пятеро полицейских, начальник службы безопасности, Стэн, Кейт...

-Да, но... - Один? - так же спокойно перебил офицер. - Нет, но... - Благодарю. Будьте любезны, на всякий случай, покиньте приемную. - Но... - растерянную женщину на этом слове, кажется, заклинило, но мистер Уайт так зыркнул, сдвинув брови, что она вылетела из комнаты, как ошпаренная.

Когда мы вошли я едва сдержал восхищенный присвист. Лучшего момента выбрать было просто нельзя - господин министр давал интервью. Репортер, сидевший в кресле, оборвался на полуслове, а оператор в синей жилетке первого канала изумленно обернулся. Министр остался невозмутим, только в глазах мелькнуло раздражение.

- Господа, я не знаю, чем обязан вашему вторжению, но не могли бы вы подождать хотя бы, пока я закончу разговор?

- Боюсь, что нет, господин министр, - тон офицера был безукоризненно вежлив, но непреклонен.

- Вы задержаны по обвинению в покушении на жизнь мистера Эдварда Феррерса.

Эффект эти слова произвели неизгладимый. Репортер вскинулся и подтянулся разом став похож на великолепно выдрессированного спаниеля, а оператор с таким невозмутимым профессионализмом мгновенно передвинул камеру так, чтобы в кадр попали и вошедшие, и министр, что вызвал мое неподдельное восхищение. Надо признать, Уиллоу умел держать лицо - на нем не дрогнул ни мускул.

- Простите? - медленно переспросил он, будто и впрямь не расслышал.

- Я прошу вас проследовать со мной в полицейский участок для составления протокола. В случае оказания сопротивления при задержании, мы имеем право применить силу. Со своей стороны, вы имеете право на защитника и право хранить молчание.

Формальная скороговорка звучала в тишине кабинета как-то чуждо и неестественно.

- Прошу прощения, офицер, - министр не торопился подниматься из кресла и отдаваться в руки правосудия, и я почувствовал, как напряглись все присутствующие. - Но я не понимаю, о чем вы говорите. Какое отношение я могу иметь к убийству мистера Феррерса?

Он мазнул нарочито рассеянным взглядом по набившимся в кабинет людям, «отвод» снова пошел трещинами и на этот раз я не стал его удерживать титаническим усилием воли. Заклинание схлынуло, кольнув холодными иголками кожу, и уставившись в расширившиеся от изумления глаза того, кто жаждал моей смерти, я поправил:

- Покушению на жизнь, мистер Уиллоу.

Эта немая сцена, по моему скромному мнению, была достойна высшей кинематографической награды. С лица министра схлынули все краски, оператор так вцепился в камеру, что разлучить его с ней не смогла бы и смерть, а репортер, судя по всему, едва удержался от того, чтобы броситься ко мне с вопросами и микрофоном наперевес. Вместо этого он по-хамелеоновски слился с обивкой кресла, прикидываясь, что его тут вообще нет - чтобы ненароком не сообразили и не выставили. Переживал он, впрочем, зря. Полиция была слишком сосредоточена на министре, а мне огласка не мешала, очень даже наоборот.

- Вы живы? Как такое возможно?...

- Не вашими стараниями, к сожалению, - скорбно признал я, не удержавшись.

Он все понял. Понял, что я не явился бы сюда без железных доказательств. Понял, что игра проиграна. И нельзя ни отступить, ни перекинуть вину на кого-то другого. Мне было интересно, как он поведет себя дальше. Сбежит? Закатит скандал? Окажет то самое сопротивление, которое ведет за собой применение силы? Ни то, ни другое, ни третье. Очевидно, мистер Уиллоу все же умел с достоинством принимать поражение, потому что он неторопливо поднялся, тяжело опершись ладонями о колени и двинулся к нам, сцепив руки перед собой в замок, будто уже готовил их для наручников.

Только мгновением позже стало ясно, что это не замок - а стандартная атакующая полусфера Вальдена. Не знаю, как остальные, а я заметил, как шевелятся его губы. Уиллоу был великолепным магом, этого у него не отнять. Разворачивающихся вокруг него сил никто не видел до самого последнего момента. До того момента, как стало уже поздно. Несколько секунд, за которые все случилось, смазались в одну бесконечную. Чистой неразбавленной силой я отпихнул с дороги Стэна, профессионально прикрывшего меня от удара и тот врезался в выставленный Кейт щит. Министра смело с места сразу тремя заклинаниями полицейских, но его чары были уже выпущены. За долю мгновения сварганив какую-то защитную недоделку, я сбил Кейт с ног, повалил на пол, и тут же мне на спину обрушился пылевой молот. Короткая, ослепительно яркая вспышка боли - и сознание померкло.

Кейт

Когда за врачом закрылась дверь, и мы с Эдвардом остались в палате одни, первое, что мне пришло в голову - боже, как тихо! Наконец-то! Нет, нет и еще раз нет. Больше ни-ког-да. Никогда я больше не возьмусь за «полевой» контракт, даже если мне предложат обеспечиваться безопасность бабушки-одуванчика в глухой деревне. У бабушки, поди, окажется магический лунатизм, половина жителей глухой деревни - дикими волками-оборотнями, а другая половина - вампирами, а третья «половина», та, которая на кладбище, восстанет и придет по мою душу. И всем им от меня нужно будет самое страшное -ПОГОВОРИТЬ.

Последние несколько дней вымотали меня до предела, практически до срыва. Хотелось забиться в угол, обвешаться щитами, закрыть глаза и просидеть так пару дней. Потом выйти, покормить оголодавшего и озверевшего от этого кота, и уйти еще на пару дней туда же. И я с огромным соблазном сдержала порыв накинуть «запор» на дверь, да такой, что его и военным тараном не выбьешь - скорее стена вся рухнет, а дверь будет стоять! Но заманчивую мысль эту я от себя отогнала, тряхнув головой, чтобы наверняка, и подошла к кровати. Эдвард выглядел глубоко спящим. Грудь, обмотанная слабо мерцающими бинтами, фиксирующими не хуже корсета, медленно вздымалась и опускалась, лицо разгладилось, боли на нем не проступало. А мерное, совершенно не истерическое, пиканье приборов успокаивало расшалившиеся нервы. Он еще не приходил в сознание, и как бы мне ни хотелось спрятаться, прятаться я буду тут, пока не посмотрю этому идиоту в глаза и не скажу ему все, что о нем думаю. Подтащив к кровати кресло, я села рядом. Поразмыслив, неуверенно взяла в ладони тяжелую, безвольную сейчас кисть, и, прижавшись к ней лбом, закрыла глаза.