Война для двоих - Сергей Самаров

Сказано это было по-алавитски, и никто, кроме самого капитана, не понял ни слова.

Вперед двинулись в том же темпе. Чтобы его поддерживать, «волкодавы» сменяли ведущего через каждые десять минут. После первой смены к ним присоединился и Гиваргис, хорошо подготовленный физически. Скоро солнце начало жарить нещадно. Первыми начали ныть пленники. Но не оба, а только один из них, от которого этого не ожидали. Полковник вообще предложил пристрелить себя, чтобы другим больше воды досталось. Гиваргис легко разгадал его хитрость.

– На это нас не купите, господин полковник. Если кого-то и стоит пристрелить, то только Хашима. От него толку нет. А вас, господин полковник, мы на руках тоже нести не собираемся. И идти вам придется самостоятельно. Можем даже подогнать… – и он сильно ткнул его стволом своего автомата, уже не имеющего патронов.

Это напомнило кое-что Радиолову.

– Тебе зачем лишнюю тяжесть таскать, от которой пользы никакой. Выбрось свой автомат. И Абдулхамид – тоже, от тех патронов, что остались в магазине, толку никакого.

Сирийские офицеры переглянулись и поняли, что совет дельный. Оружие они далеко отбрасывать не стали – в такую жару было лень прикладывать даже малейшие усилия, просто уронили себе под ноги. Но когда колонна двинулась, полковник Цитукас, шедший позади капитана Сахима, сумел на ходу поднять брошенный им автомат с тремя патронами, радостно взвизгнув, опустил предохранитель в нижнее положение, но тут же получил в голову удар ногой от идущего следом ветеринара, упал и лишился сознания.

– Классический хай-кик[51], – оценил Гиваргис нанесенный удар.

Группа остановилась и окружила Цитукаса. Тот быстро пришел в себя и с ненавистью посмотрел на ветеринара.

– Я же тебя от расстрела спас, а потом домой отпустил, к жене и к детям…

– А когда я домой пришел, мою жену и детей уже расстреляли твои друзья-бандиты… – ответил ветеринар.

– Зачем же ты ко мне пришел?

– Кто-то должен был за все ответить. И я решил, что ответить должен ты, играющий под добренького… А ты в реальности хуже, чем они. Они откровенные бандиты, а ты их злобу только подпитываешь и исподтишка им помогаешь. Ты хуже, чем они.

Они разговаривали на арабском языке, и Гиваргис переводил разговор «волкодавам».

– Ласточкин! Свяжи полковнику руки. По-нашему, как в спецназе делают.

– Тогда они у него к вечеру совсем отсохнут, – довольно хмыкнул старший лейтенант, но все же вытащил из кармана своего рюкзака прочную синтетическую веревку, заставил Цитукаса соединить вместе тыльные стороны ладоней и связал их. А потом, заметив, как полковник напрягает мышцы, чтобы, расслабленные, они не так остро чувствовали веревку, еще притянул одну руку к другой в районе локтей. Полковник морщился от боли в суставах, постанывал, но возразить не посмел, только косо посматривал на ветеринара Хашима, от которого никак не ожидал не только классически, в стиле лучшего муай-тай[52] нанесенного удара ногой, но и вообще никаких решительных действий. Свободный конец веревки Ласточкин прочно привязал к карабину, а карабин прицепил к своему поясу. Таким образом, полковник вынужден был идти, как непослушная собака, на поводке.

Только на следующем привале, в самую жару, Ласточкин развязал веревку, чтобы дать полковнику возможность попить, однако затекшие руки уронили канистру. Хорошо, что лейтенант Карошко сумел ее поймать. В канистре еще оставалась вода на два приема.

– Руки словно не мои… – пожаловался Цитукас, когда увидел, что старший лейтенант снова взялся за веревку.

– Командир! Разреши, я за ним присмотрю. Чуть что, я ему шею сверну… – предложил лейтенант.

– Ладно, только иди с ним рядом, – проявил милость капитан Радиолов.

Когда командиру подошло время идти ведущим, рядом с ним пристроился майор аль-Хабиби. Впечатление было такое, что майор рвался к разговору.

– Что, Гиваргис, так ничего мне и не скажешь? – прочувствовав ситуацию, спросил Радиолов.

– А что я тебе должен сказать?

– Как дочь моя живет? Варя…

– Она по документам является моей дочерью. И зовут ее сирийским именем Вардия, что переводится как «цветок с куста розы». Но я думал, что тебя больше бывшая твоя жена интересует. Ты ради нее сюда приехал?

– Нет. Я приехал сюда с одной целью – тебя освободить или выкрасть. Таков был приказ командования. А Наталья меня не волнует совсем. У меня сейчас другая семья, жена и двое детей, дочь – старшая, и сын подрастает, ростом уже сестру догнал. Я с ними чувствую себя счастливым и довольным жизнью человеком.

– Вот и хорошо. Я рад и за тебя, и за себя. Только Наталью сейчас по-сирийски зовут Аталья. Имя переводится как «Бог велик». В настоящее время она находится в Париже, где Вардия учится в университете. Будет юристом по международному праву.

– А что же ты не расскажешь, что против них предпринимал полковник Цитукас?

– А зачем тебе рассказывать, если ты и сам все знаешь…

– Я знаю только, что их взяли под охрану мои коллеги в Париже. И ликвидировали человека, который должен был, по замыслу Цитукаса, им угрожать.

– Значит, он не случайно попал под машину?

– У разведчиков-профессионалов таких случайностей не бывает. А там был профессионал. Но наши спецы из Службы внешней разведки отработали чисто.

– Вот видишь, ты больше меня о ситуации знаешь, а просишь, чтобы я тебе рассказывал, – заявил Гиваргис.

– Просто хотелось что-то от тебя услышать, – вяло отреагировал капитан. – И не только это…

Гиваргис, естественно, понимал, что Радиолов ждет от него извинений и попытки оправдания. Но он, сам не понимая почему, не желал ни оправдываться, ни извиняться. Да, когда-то Радиолов доверился ему и рассказал о своих отношениях с другой женщиной. Гиваргис честно не мог понять, как можно так относиться к своей жене. Он считал, что Радиолов Наталью предал, и рассказал ей об этом. При этом предал того, кто считал его своим другом. Но сам Гиваргис не считал, что он Алексея предал, и сумел убедить себя, что просто поступил честно. С другой стороны, он эту свою честность использовал в собственных интересах. Это Гиваргиса смущало, и он сам до конца не разобрался еще в той ситуации. А так как не желал считать себя виноватым, то и извиняться не хотел. И это мешало бывшим друзьям понять друг друга. Несмотря на то что один, по сути дела, спас другого, несмотря на то что они делали общее дело и шли рядом, стремясь оторваться от обязательного преследования, прежних отношений между сирийским майором и русским капитаном уже не было и быть, скорее всего, не могло…