Право на поединок - Мария Семенова

– Мой народ живёт между вельхами и сольвеннами, на северных истоках Светыни, – сказал Волкодав. – Другие племена называют нас веннами. К нам приходили жрецы, такие, как ты.

Седобородый Ученик Близнецов перешёл на довольно скверный сольвеннский:

– Скажи, добрый человек, много ли твоих единоплеменников приняло, подобно тебе, настоящую веру? Строят ли храмы?…

Волкодав медленно покачал головой. И ответил так, как не раз уже отвечал Ученикам Близнецов:

– Я молюсь своим Богам, достопочтенный. Не сердись, но мой народ не воздаёт хвалы Близнецам. Что касается сольвеннов… Три года назад я видел в Галираде ваших жрецов. Старшего звали брат Хономер, и он проповедовал перед самой государыней. Я, правда, не знаю, многие ли прислушались…

О том, каким образом ему самому довелось поучаствовать в той проповеди, распространяться, право, не стоило. Тем более что сзади к Волкодаву подошёл Эврих и остановился рядом, не без враждебности поглядывая на Учеников.

Венн между тем заметил, что его ответ не понравился старику. Он помедлил, выжидая, не назовёт ли тот его зловредным язычником, но жрец лишь склонил голову и огорчённо молчал. Волкодав же разглядел, что куколь, который тот держал в опущенной руке, оттягивало несколько монет, и спросил:

– Позволь узнать, отец, почему ты стоишь здесь, а не идёшь с шествием? Разве не для проповеди ты сюда прибыл?

Он любил слушать проповеди Учеников. Если рассказчик попадался толковый – вроде того деда, что когда-то грел кости у очага Серых Псов, – божественные Братья представали живыми героями, мужественными, трогательными, смелыми и смешными. Какой же венн откажется послушать про таких, хоть сидя возле огня, хоть стоя в людной толпе!… У Эвриха на сей счёт было своё мнение. Венн углядел краем глаза, как скривил губы учёный аррант.

– Наша вера подобна бесценному алмазу, наделённому несметным множеством граней, – ответил седой жрец. – Каждый из нас служит Близнецам как умеет, избирая ту грань, чей свет ближе его душе. Для одних это вдохновенная проповедь, для других – шествия и молитвы, для третьих – защита утеснённой Истины посредством меча. А для нас с братом Никилой – смиренное служение страждущим. Некий торговец, живший здесь, во дни тяжкой болезни испытал просветление и завещал нам один из своих домов. В нём мы основали лечебницу для неимущих…

– И теперь собираете на неё деньги? – спросил Волкодав. Смысл деревянного изображения сделался окончательно ясен.

– Да, – кивнул жрец. – В исцелении болящих мы прибегаем к молитвенному слову, но требуются и лекарства. А кроме того, всех доверившихся нам нужно кормить, менять им тюфяки, перевязывать раны… – старец вздохнул. – Всё это и заставляет нас прибегать к помощи добрых людей. Какой бы веры они ни были…

Добрым человеком Волкодав себя не считал. То есть, может, когда-то он был вовсе не злым мальчишкой, но ту детскую доброту из него выколотили уже очень давно. И весьма основательно. Тем не менее он запустил руку в кошель, извлёк полновесный сребреник и бросил его в куколь. Потом повернулся и пошёл прочь, не слушая удивлённых благословений. Что проку слушать не очень заслуженное? Да притом от имени Богов, не имеющих к твоему народу особого отношения?…

– Друг Волкодав!… – торжественно начал Эврих, когда они отошли достаточно далеко и за спинами возобновился льдистый металлический звон. – Во имя бороды Вседержителя, которую Он наполовину сжевал, наблюдая, как Прекраснейшая купалась в ручье!… Изумляешь ты меня временами, друг Волкодав!…

Венн ничего ему не ответил, понимая: что ни скажи, только дождёшься ещё худших насмешек. А Эврих продолжал:

– Думается, этих двоих ты нынче же вечером застанешь в трактире, где они славно пропьют наш с тобой сребреник…

– Если застану, головы поотрываю, – нехотя буркнул Волкодав. Подумал и добавил, вспомнив ветхость жреца: – Ну, может, не поотрываю… но деньгу отберу…

Эврих накинул на локоть полу плаща и простёр перед собой руку движением оратора, держащего речь перед всей Школой знаменитого Силиона:

– Как ты думаешь, друг Волкодав, сколько Хономер платил Канаону? Или Плишке, чтобы тот разыгрывал с ним подставные бои?… А корабельщику, который возил его из города в город?… Не хочешь прикинуть, сколько лечебниц для бедных можно было бы обустроить даже на часть этих денег?…

Волкодав про себя полагал, что со старика, вышедшего с молодым сотоварищем побираться ради больных, грешно было спрашивать за чужие дела. С другой стороны, город, в котором бедняки были вынуждены гибнуть от болезней прямо на улицах, а возле ворот ждала милостыни голодная и оборванная ребятня, – такой город вообще подлежал немедленному искоренению, если только водилась в здешних Небесах хоть какая-то справедливость. В этом Волкодав был убеждён нерушимо, так, что весь Силион не смог бы отговорить. Но, опять же, не старика винить: он-то силился хоть что-то поделать…

– Ну а от меня ты чего хочешь? – угрюмо спросил он арранта. – Чтобы я вернулся и сребреник отобрал?…

– Я хотел бы, – чопорно ответствовал Эврих, – чтобы у меня тоже была возможность разбрасывать деньги направо и налево, если я того пожелаю. Почему только ты носишь наш кошелёк? Я не ребёнок и не намерен всякий раз спрашивать у тебя позволения!

У них была при себе примерно половина всего серебра, принесённого из-за Врат: они ведь рассчитывали, идя на пристань, платить задаток корабельщику с Островов. И лежала эта половина в кошеле у Волкодава, ибо венн не без основания полагал, что с ним местные воришки связываться остерегутся. Как поступит просвещённый аррант, обнаружив чужую пятерню возле своей мошны? Кликнет стражу, самое большее. А варвар с рожей беглого каторжника?… Вот то-то и оно.

Волкодав полагал, что рассуждает правильно и никому не в ущерб, но выяснилось, что он в очередной раз поступал как самодур. И ему это успело порядком-таки надоесть.

– На, держи! – только и сказал он, отстёгивая и передавая Эвриху кошель. Он видел, что аррант слегка растерялся. Не ожидал, наверное. А может, смекнул: деньги ведь придётся стеречь. Волкодаву было всё равно.

Душевные сомнения Эвриха, впрочем, продолжались недолго. Зоркие зелёные глаза арранта высмотрели неподалёку торговца книгами, и он устремился в ту сторону, на ходу цепляя кошель к поясу и едва не роняя его в пыль. Волкодав подошёл следом за ним.

Торговец оказался соотечественником Эвриха и очень обрадовался ему. Он, конечно, не знал, что родились они в разных мирах, в разных Аррантиадах. Скоро они оживлённо беседовали, сравнивая между собой каких-то ископаемых философов и раскрывая посерёдке пухлые тома, выглядевшие так, словно их сто лет никто не читал и ещё сто лет не будет. Продавец несколько раз начинал подозрительно коситься на Волкодава, пока Эврих не пояснил ему:

– Это мой телохранитель.

Хозяин прилавка понимающе кивнул, сказал, что учёному человеку в наше время иначе никак, и перестал обращать на Волкодава внимание. Довольно долго венн терпеливо слушал их разговор, потом тоже стал рассматривать книги. Зелхат из Чирахи, – неожиданно разобрал он на одном затрёпанном корешке и насторожился, как охотничий пёс, почуявший дичь. Он отлично помнил рассказы Ниилит о соседе, ссыльном мудреце и великом лекаре по имени Зелхат. Того Зелхата, правда, прозывали Мельсинским. Девчонка говорила, до ссылки он жил в саккаремской столице и был учёным советником самого шада. Однако нищий зачуханный городишко, где выросла Ниилит, как раз именовался Чирахой. Волкодав рассудил про себя, что вряд ли в клопиной дыре обитало сразу два Зелхата, пишущих книги, и взял томик с прилавка. Если окажется, что это и впрямь тот самый мудрец, книжку надо будет купить. Какую бы цену за неё ни заламывали. Деньги дело наживное, их можно и заработать.