Оцеола, вождь семинолов. Повесть о Стране Цветов. - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зная распространенный взгляд на дуэли, я был уверен, что Аренс Ринггольд примет мой вызов, и радовался, что мне удалось добиться этого, не открывая моей тайны. Но будь он даже величайшим трусом на свете, он не мог бы чувствовать себя таким несчастным, каким чувствовал я себя, когда вернулся домой.
Мой жизнерадостный товарищ не мог развеселить меня, хотя я не боялся предстоящей схватки — не это омрачало мою душу. Наоборот, я почти забыл о дуэли и думал о Маюми — о том, что я только что услышал. Она была неверна, неверна, предала меня, предала себя, погибла, погибла навеки!
Поистине я был несчастен. Еще несчастнее могла бы сделать меня только одна вещь на свете — препятствие к дуэли, помеха моей мести. Теперь я надеялся только на дуэль. Она должна была облегчить мое сердце, охладить мою пылающую кровь. И не только Аренс Ринггольд вызывал во мне такую ненависть, а еще и тот, кто был виновен в моих страданиях, — соблазнитель Маюми. Если бы я мог найти предлог вызвать на дуэль и его!
Почему же тогда я не ударил этого франтика за его глупую улыбку? Я мог бы драться с ними обоими; сначала с одним, потом с другим… Так я неистовствовал, а Галлахер наблюдал за мной. Мой друг не знал всей глубины моей тайны. Он спросил, что я имею против адъютанта.
— Скажи только слово, Джордж, мальчик мой, и мы устроим забаву вчетвером. Клянусь святым Патриком![60] Мне бы очень хотелось сбить спесь с этого павлина.
— Нет, Галлахер, нет. Это не твое дело. Это не удовлетворит меня. Подождем, когда узнаем больше. Я не могу поверить! Я не могу поверить!
— Поверить чему?
— Не теперь, мой друг. Когда наступит время, я все объясню.
— Ну ладно, мой мальчик. Чарльз Галлахер не такой человек, чтобы выпытывать чужие тайны. А теперь пойдем посмотрим, здорово ли лают наши бульдоги. Надеюсь, что этот бездельник не разболтает о дуэли в штабе, а то нам придется разочароваться.
Именно этого я и боялся. Я знал, что, если бы мой противник пожелал, я мог бы очутиться под арестом. Тогда все дело провалилось бы и я попал бы в еще худшее положение. Отец Ринггольда уехал — это приятное обстоятельство было мне известно, но все-таки… главнокомандующий друг их семьи — достаточно было шепнуть ему хотя бы одно слово. Я боялся, что адъютант Скотт, по наущению Аренса Ринггольда, шепнет генералу Клинчу это слово.
— В конце концов, он не посмеет, — говорил Галлахер. — Ты прямо-таки пригвоздил его к позорному столбу! Он ни за что не посмеет прибегнуть к такому гнусному маневру. Об этом могут узнать, и тогда на него же будут вешать всех собак. Кроме того, моя малюточка, ведь он же хочет во что бы то ни стало тебя убить! Зачем же ему упускать такой случай? Говорят, что он неплохой стрелок. Не бойся, он будет драться. На этот раз он не улизнет: он должен драться и будет драться… Ага! Что я говорил? Смотри, сюда идет сам Аполлон Бельведерский![61] Святой Моисей! Он сияет, как Феб![62]
У дверей раздался стук, и адъютант Скотт в полной форме вошел в комнату.
«Вероятно, он сейчас арестует меня», — подумал я, и сердце у меня упало.
Но я ошибался. Записка, принесенная им, заключала в себе нечто иное. Я облегченно вздохнул: это был вызов.
— Лейтенант Рэндольф, если не ошибаюсь? — обратился ко мне адъютант.
Я молча указал на Галлахера.
— Следует ли это понимать так, что капитан Галлахер ваш друг?
В знак подтверждения я слегка поклонился.
Оба офицера взглянули друг на друга и сейчас же любезно и хладнокровно приступили к обсуждению дуэли. Я сделал следующее наблюдение: учтивость секундантов во много раз превосходит любезность самых учтивых придворных в мире.
Переговоры между секундантами продолжались недолго. Галлахер хорошо знал все формальности, да и адъютант тоже, по-видимому, разбирался в этих делах. Через пять минут все было определено — время, место, оружие и расстояние. Я слегка кивнул. Галлахер размашистым жестом отдал честь, и адъютант, в свою очередь отвесив чопорный поклон, удалился.
* * * * * * * * *
Не стану утомлять вас ни рассказом о том, что я думал перед дуэлью, ни подробностями самой дуэли. Описания этих грозящих смертью поединков часто попадаются в книгах, и их однообразие послужит мне извинением за то, что я их не повторяю.
Наша дуэль отличалась только родом оружия. Мы выбрали винтовки, а не шпаги или пистолеты. Это был мой выбор, на который я как вызванный имел право. Но и противник также хорошо владел этим оружием. Я выбрал винтовку как наиболее смертоносное оружие.
Мы решили встретиться за час до заката солнца. Я настоял на такой ранней встрече, боясь, что нам кто-нибудь может помешать. Местом был избран берег озера, где я разговаривал с Хадж-Евой. Расстояние определили в десять шагов.
Мы встретились, встали на места спиной друг к другу и ждали рокового сигнала. Прозвучало: «Раз, два, три!» Мы быстро обернулись и выстрелили.
Я услышал, как пуля просвистела у моего уха, но она не задела меня. Когда дым рассеялся, я увидел, что противник лежит на земле. Ринггольд был жив, он корчился и стонал от боли. Секунданты и несколько офицеров подбежали к нему. Я не двинулся с места.
— Ну что? — спросил я, когда Галлахер вернулся.
— Попал, клянусь Юпитером! Ты лишил его возможности владеть правой рукой — перелом кости выше локтевого сустава.
— И только-то?
— Ну, клянусь душой, неужели тебе этого мало? Разве ты не слышишь, как скулит этот пес?
Я чувствовал себя, как тигр, отведавший крови, хотя теперь сам не могу объяснить себе своей жестокости. Ринггольд замышлял убить меня — в отместку я жаждал его крови. Все эти мысли сводили меня с ума. Я, конечно, не стал извиняться перед ним, да и моему противнику было совсем не до того. Он умолял скорее унести его домой, и тем это дело пока и окончилось.
Это была моя первая дуэль в жизни, но не последняя.
Глава XLIII
Свидание
Наши противники и зрители молча удалились, и
