Нет худа без добра - Мэтью Квик

Мы все вместе участвовали в этой игре.

– Может быть, это особенность всей жизни, – ответил я Элизабет, и мы пошли в церковь.

По нескольким эскалаторам мы поднялись в главный храм, называвшийся базиликой. Она была гигантской и отчасти напоминала Царство Небесное, если можно считать Царством Небесным собор, построенный в современном стиле.

– Это напоминает внутренность долбаного космического корабля, – прошептал Макс. И действительно, от огромных бетонных арок и куполов веяло чем-то космическим, а над алтарем даже висело декоративное серебряное кольцо, очень похожее на НЛО.

Я посмотрел на Элизабет. Она крепко сжала кулаки.

В храме были также вырезанные из дерева фигуры всех апостолов в одеяниях библейских времен и с соответствующими прическами, однако изображенные в виде вытянутых в высоту гигантов, каких можно увидеть в кривом зеркале в комнате смеха. Мы легко нашли среди них моего тезку Варфоломея, хотя тут он фигурировал под вторым своим именем Нафанаила. Он держал какой-то лист, а указательным и средним пальцем левой руки изображал знак V, при этом концы пальцев касались подбородка.

– Эти козлы похожи на инопланетян, – прошептал Макс, и я вынужден был согласиться с ним, потому что их костлявые удлиненные фигуры действительно имели неземной вид. – Какого хрена это значит? Зачем делать учеников Иисуса похожими на гигантских долбаных пришельцев?

– Не знаю, – ответил я.

– Отец Макнами мог бы объяснить, – сказала Элизабет.

– Возможно, – прошептал я.

Затем мы рассмотрели пыльные удлиненные деревянные фигуры других апостолов, у которых был суровый и нечеловеческий вид.

Да, они в самом деле походили на инопланетян.

Я подумал, сколько молитв люди посылали из этого храма на небеса, подобно тому как мы посылаем информацию на спутник, когда нам нужно определить направление при движении в автомобиле.

Мы покинули базилику и спустились по эскалаторам в большой зал со свечами, где за деньги можно было зажечь одну из них и обратиться с молитвой к святому Иосифу.

Мы сделали необходимый взнос, зажгли белую свечу в красном стеклянном подсвечнике в память об отце Макнами и помолились святому Иосифу, прося его поговорить со святым Петром и намекнуть, чтобы тот пропустил отца Макнами через жемчужные врата на небо, несмотря на то что, будучи священником, он спал с моей матерью, выпил смертельную дозу виски и не признался мне, что он мой отец. Однако в течение всех этих лет он помогал очень многим прихожанам – и не только прихожанам.

– Отец Макнами был хорошим человеком, – говорил я святому Иосифу и верил в это.

Множество других паломников и прочих людей вокруг зажигали свечи и молились. В этом месте чувствовалась атмосфера святости, и даже Макс сумел воздержаться от употребления нецензурной лексики, что я расценил как знак большого уважения.

Мы проходили мимо стен, на которых висели сотни деревянных костылей и тросточек, оставленных людьми, предположительно вылеченными святым Андре, простым необразованным привратником, который посвятил свою жизнь святому Иосифу и каким-то чудесным образом стал чудотворцем.

Мы посетили место последнего упокоения святого Андре.

Тело его находится в саркофаге из блестящего черного мрамора, установленном под кирпичной аркой. На стене над саркофагом красной краской изображен крест и сделана надпись: «Бедный, скромный, верный служитель Бога».

Но сердце святого Андре хранилось не здесь.

Я спросил одну из посетительниц, где его можно увидеть, и она указала на будку информационного бюро. Служитель показал нам, куда надо идти, по карте, которая обошлась мне в два канадских доллара.

Поднявшись опять на лифте и по лестнице, мы оказались в диорамном павильоне, где за стеклом были представлены спальня святого Андре, изображающий его манекен рядом с креслом и манекен в служебной комнате.

– Какой он был маленький! – сказала Элизабет. – Трудно поверить, что такой хрупкий человечек сотворил столько чудес.

– Да, – сказал я.

Я был полностью согласен с ней. Брат Андре был совсем не похож на человека, способного совершать подвиги. Не то что Вы, Ричард Гир.

А затем, обернувшись, мы увидели это.

То самое место, куда хотел привести меня отец Макнами.

То место, где он впервые услыхал глас Божий.

Напротив застекленной диорамы была устроена ниша, огороженная металлической решеткой. За решеткой находился серый постамент, на котором стоял стеклянный куб с ребрами из резного камня. Внутри куба помещалось человеческое сердце. Ниша была залита красным светом, и создавалось впечатление, что заглядываешь в грудную клетку гиганта, раскрывшего нагрудник доспехов, чтобы продемонстрировать свое сердце.

– Алё, какого хрена? – произнес Макс, вернувшийся к естественной для него манере речи.

– Как ты думаешь, оно настоящее? – прошептала Элизабет.

– Да, – ответил я.

– Интересно, что за козел его вырезал?

– Не знаю, – сказал я, стараясь прогнать мысли о процессе вырезания сердца из трупа и ожившие воспоминания о рассеченном мозге Чарльза Гито, сохраненном навечно в Музее Мюттера.

– Как ты думаешь, что подумали бы инопланетяне, если бы они оказались тут и увидели выставленное на всеобщее обозрение сердце, толпы людей, поклоняющихся ему, зажигающих свечи и молящихся святому Иосифу? – обратился я к Элизабет.

Она не ответила, сжала мой бицепс через пальто, затем повернулась и направилась к выходу.

Макс кивнул мне и последовал за сестрой.

Они поняли, что мне надо побыть одному.

Я долго смотрел на сердце святого Андре, думая о том, что за человек он был.

Говорят, что на его похоронах целый миллион людей прошел мимо его гроба в суровый канадский мороз.

Почему?

Что отличает таких, как он, от людей вроде Макса, Элизабет и меня?

От всего остального мира?

Отец Макнами сказал бы, что вера брата Андре была сильнее, чем у других.

А я подумал, не является ли вера одной из форм притворства.

И еще я подумал о том, что сказал бы мне отец Макнами, если бы он стоял в этот момент рядом со мной перед сердцем брата Андре, в том месте, где он впервые почувствовал свое призвание.

Может быть, он сказал бы, что сожалеет о том, как все вышло, и попросил бы у меня прощения?

Может быть, он признался бы в любви ко мне, его единственному сыну? Может быть, он оставил церковь для того, чтобы официально признать меня своим сыном и стать моим настоящим отцом?

Теперь я никогда уже не получу ответа на эти вопросы. Но, стоя там и глядя на сердце чудотворца, я почувствовал, что это не имеет значения, что моя жизнь наладится, несмотря на то что выбилась сейчас из колеи.