Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е - Дмитрий Быков

На сцене — внутренность главного вестибюля вокзала Октябрьской ж. д. в Ленинграде. Кассы билетные, перронные, телефонная будка, электрические расписания поездов, разноцветные электрические надписи и прочая вокзальная обстановка. Вестибюль наполнен пассажирами, провожающими, баулами, чемоданами, у касс протянулись длинные очереди, но все это замерло, как бы схваченное мгновенным сном, каждый человек застыл в соответствующем характерном движении: носильщик согнулся под тяжестью чемодана и так и застыл, продавец в книжном киоске протягивает покупателю газету, на прилавке билетной кассы застыла рука кассира с билетом в пальцах, разговаривающие застыли с открытыми ртами, с взволнованными озабоченными лицами, какие всегда бывают у людей в вокзальной обстановке. Через некоторое время после начала действия, которое в первой своей части будет происходить на трибуне и на особой площадке, «живая картина» вокзала исчезает в темноте.

Одновременно трибуна ярко освещена. Рядом, на меньшей же высоте, чем высота трибуны, — особая площадка, соединенная с трибуной мостками. Площадка очень условно изображает фабричный коллектив. На перила площадки (со стороны зрительного зала) подвешен фанерный щит с надписью «Коллектив ВКП(б)». На площадке за письменным столом сидит Рябьев. Над его головой также небольшой щит, укрепленный на шесте, на щите — надпись: «Организатор коллектива т. Рябьев». Рябьев просматривает какие-то бумаги очень большого формата.

Рябьев (отрывается от бумаг, задумчиво откидывается на спинку стула, зрителям). Знаете, товарищи, чего бы я хотел? (Конфузливо улыбается.) Смеяться, поди, станете… Я хотел бы вести партийную работу… во всесоюзном масштабе… (С живостью вскакивает.) У нас, товарищи, как будто и не принято хотеть столь много. А я считаю, что это неправильно. Каждый должен хотеть для себя не меньшего. Верно я говорю, товарищи?

Тарпова (поднявшись по лесенке, заглядывает на площадку, в руках «Правда»). Ты очень занят, Володя? У меня маленький вопрос к тебе.

Рябьев (радостно бросается навстречу). Пришла? Здравствуй! Мы с тобой еще не виделись сегодня. Кстати, никого еще нету и мы решим все в двух словах.

Тарпова (слушает с недоумением). Я по делу. Можешь разъяснить мне… статью во вчерашней «Правде»? (Сует Рябьеву газету, которую тот машинально отталкивает.)

Рябьев (взволнованно). Ногайло тебе ничего вчера не передавала от моего имени?

Тарпова. Ничего, ничего… (Опять сует газету.) Разъясни, пожалуйста. В чем тут дело…

Рябьев (машинально беря газету). Я тебя с утра поджидаю. Я думал, Ногайло уже передала…

Тарпова (тычет в статью пальцем). В частности, таблицу эту… И потом тут вот… (Показывает.) О каком тут темпе социалистического роста говорится?…

Рябьев (все еще недоумевающе). Как же Ногайло не передала? Я же просил… (Спохватывается.) Что тебе разъяснить? А-а, двухлетние итоги нэпа тебя интересуют. (Уныло.) Значит, ты по поводу двухлетних итогов?

Тарпова. Да, да. Вчера до двух часов ночи читала.

Рябьев молча отходит с газетой в угол площадки, пытается читать, но видно, что ничего не понимает.

Тарпова рисует пальцем на перилах площадки.

Рябьев (комкает газету, в каком-то волнении подходит к Тарповой). Хотя я… Ногайло не передала…

Тарпова рисует пальцем.

Рябьев. У меня к тебе «два слова».

Тарпова рисует пальцем.

Рябьев. Я уж несколько дней всё хочу…

Тарпова. Можешь не трудиться. Я уже знаю твои «два слова».

Рябьев (радостно хватая Тарпову за руку). Ногайло все-таки передала вчера?!

Тарпова (вырывая руку). Ровно ничего. Я знаю… без того. (С горькой иронией.) Я привыкла. «Товарищ Тарпова, ты мне нравишься как женщина… давай жить вместе». (Гневно.) Эти «два слова» хотел сказать мне? Да? Отвечай!

Рябьев (растерянно). Но я…

Тарпова (передразнивая, с горечью). Но я… Но я… Ну, что я? (Впадая в исступление.) Ты тоже как все. Знаком две недели — и уже подходишь с «двумя словами». А знаешь, сколько раз мне уже приходилось выслушивать вот эти самые «два слова»? Знаешь?

Рябьев (растерянно). Товарищ Тарпова…

Тарпова (в исступлении). Во-семь р-раз… Восемь раз ко мне подходили всякие «товарищи» с этими самыми двумя словами, с той поры как я сама стала то-ва-ри-щем Тар-по-вой, членом партии, секретарем фабкома. Приходило тебе когда-нибудь в голову подумать об этом?

Рябьев. Товарищ Тарпова, я вовсе…

Тарпова (в исступлении). Тебе не приходило. Тебе не могло прийти. Ну, а знаешь ли, как я могла, как я должна была отвечать этим восьми… Я каждый раз у-сту-па-ла им… Да, да! Я восемь раз уступила с того дня, как стала «товарищем Тарповой». (С горькой иронией.) И как же могла я не уступить… Да ты мещанка, товарищ Тарпова! Да ты отстала, товарищ Тарпова! Да ты с буржуазными предрассудками!.. (С отчаянием.) И я думала, до сих пор думала, что те восемь — правы, а я в самом деле мещанка. (С неожиданной угрозой.) А вот девятый — не хочу. Слышишь! Не хо-чу…

Рябьев (робко). Я тебя не принуждаю… В чем… дело?

Тарпова (умоляюще протягивая руку). Володя, милый! Все восемь говорили, что не принуждают. Но тут есть какое-то принуждение. Есть, Володя! (В порыве отчаяния.) Ну как можно, встретив женщину два-три раза, тотчас подойти к ней и, опираясь на какое-то партийное право, сказать ей: ты мне нравишься, давай жить вместе?… Как можно, Володя? (Со слезами.) От тебя, именно от тебя, я не ждала этого. Именно ты должен быть каким-то другим, непохожим на всех. За эти две недели, что ты у нас, я так поверила в тебя. Мне казалось, что наконец-то я встретила образец, которому можно подражать во всем: в работе, в жизни… Я тебе, Володя, завидовала и вместе с тем подражала. Когда ты выступаешь на наших собраниях, мне хочется отказаться от своего права мыслить самостоятельно, хочется соглашаться с твоими словами, не проверяя их, следовать тебе во всем со страстью, без оглядки, не задумываясь, не рассуждая… А ты… Ты тоже… как все… как все… (Склоняется головой на перила площадки и плачет.)

Рябьев (не зная, что делать). Ты не плачь… Ты не плачь… (Обрадованно.) Я тебе сейчас объясню статью… (Лихорадочно расправляет скомканную газету и несколько секунд читает.) Значит, по поводу «Двухлетия нэпа»? Послушай, товарищ Тарпова… (Нагибается.) Если правильно понимаешь сущность нэпа, то я могу тебе ответить. Может быть, ты помнишь (трогает Тарпову за плечо), что сказал Одиннадцатый съезд про нэп?… Он сказал: «Отступление окончено. Отступления больше не будет». Но я тебе скажу, что в известном смысле нэп даже не отступление…