Абсолют в моём сердце - Виктория Валентиновна Мальцева

гены соединятся, будет новая жизнь, много новых жизней, но это лишь в одном из путей, а выбирать его будешь ты. В твоих руках перо судьбы, только в твоих… – она приподнимается, вглядываясь в мои глаза, лицо её вытягивается, словно в ужасе. – Он отдаст всю свою власть тебе, всю силу и весь свой смысл вложит в твою ладонь, и будет у тебя всего два пути: его смерть или много новых жизней…

Боюсь пошевелиться, произнести хоть слово, Эмма пугает своим глазами и голосом, словно и не она вовсе говорит всё это:

– И он будет любить тебя всю свою жизнь… как отверженный… как неразумный, медленно умирая… Боже! Впервые вижу так много боли и отчаяния в одном человеке!

– Ты что? Грёбаный экстрасенс? – подпрыгиваю, переполненная эмоциями.

Эмма тут же откидывается в шезлонге:

– Я – нет, моя бабка была шаманкой, людей лечила, будущее предсказывала, сны толковала, – всё это сказано таким обыденным тоном, словно мы маникюр её обсуждаем, а не экстрасенсорные способности. – А я только когда обкурюсь, начинаю нести всякую чушь, – улыбается. – Ему, кстати, – тычет пальцем в приближающегося с коктейлями в руках Эштона, – всё время сны снятся. Весьма и весьма интересные! – снова смеётся.

Внезапно делается серьёзной:

– У тебя будет хороший мужчина, намного лучше этого сгустка злобы, ревности и ненависти, и тебе придётся выбирать между ними.

– Кого я выберу?

– Не знаю. Не вижу. Это то, что можно изменить, что будет определено исключительно твоим решением. А от него, от этого решения, будет зависеть твоё счастье. Абсолют твоего счастья.

– Абсолют?

– Да. Степень счастья, достижимая лишь в том случае, если две предназначенные друг другу души соединятся!

– Эштон? Это он мне предназначен?

– А это, моя дорогая, можешь знать одна ты и никто более. Ни один шаман не скажет это лучше тебя, – улыбается.

Эштон уже близко, но я должна успеть:

– Кого из них ты бы выбрала?

– Его, – кивает на мою ненаглядную звезду.

Он подходит к нам, в каждой руке зажато по два наполненных бокала. Эмма тянется, чтобы помочь ему, и они соединяют свои взгляды. Я, как истинный мазохист, ищу в его глазах то, что может ранить меня, но … не нахожу. Взгляд Эштона пустой и холодный: ни одной эмоции, ни единой частички своей души он не собирается дарить королеве бала, и она это отмечает своим протяжным выдохом.

Эштон ставит один из бокалов передо мной, даже не взглянув, затем неторопливо раздевается, аккуратно сложив футболку и джинсы на своём шезлонге. Я любуюсь его плечами, сохранившими остатки бронзового испанского загара, гордыми линиями мужской спины, и память заполняют сладкие воспоминания…

– Мне не положено алкоголь! – заявляю, не столько из вредности, сколько желая обратить на себя хоть пару секунд его внимания.

– Твой безалкогольный, – отвечает, всё так же не глядя.

– А может ты перепутал бокалы, и мне попался с алкоголем! Напоишь меня и в тюрьму сядешь!

– Только в твоём есть чёрная оливка, в остальных – зелёные, – ну наконец-то, взглянул на меня, но лучше б не смотрел…

Почему он так ненавидит меня? За что?

Так больно, что скрывать эмоции получается с слишком большим усилием.

– Я какао хочу, а не эту бурду с оливками…

– Так иди и сделай!

С этими словами разбегается и ныряет в бассейн так изящно, что даже не создаёт брызг…

Эштон плавает так же, как и водит: уверенно, мягко, никуда не торопясь, предпочитая плавные и точные движения резким и хаотичным. Эштон – мистер благоразумие, порядок и тотальный контроль.

– Почему его? – спрашиваю я у Эммы, не отрывая взгляда от грациозных взмахов сильных рук.

– У него одна из самых мощных мужских энергий, какие я встречала. Бурлящий поток, необузданный, дикий. Это неизменно отражается в сексе – с таким мужчиной забываешь дышать…

Спустя время добавляет:

– Он один из тех, кого называют «альфа-самец». Люди идут за ним по собственной воле. Но, ему нужна любовь. Много мягкой, окутывающей теплом любви, очень много, тогда он, возможно, успокоится… Ему нужна женщина, способная усмирить его гнев, укротить необузданный нрав, унять его боль, но не силой, а женственной понимающей и прощающей любовью. Мало кто на это способен… – сообщает задумчиво.

– А я бы тоже от такой дамочки не отказался! – признаётся мой улыбчивый брат, незаметно нарисовавшийся с остальными бокалами в руках.

– Много любви ещё никому не мешало! – поддерживаю я его мысль, стараясь скрыть улыбкой ту пробоину, которую разворотили в моей душе предсказания этой зеленоглазой экстрасенсши…

В тот вечер не образовалось ни одной пары. Ни единой. Маргарита уехала первой, за ней последовали и все остальные гости, расходясь не романтичными парами, а так же, как и пришли: девочки с девочками, мальчики сами по себе.

Эштон и Алёша останутся на ночь в родительском доме, потому что пили алкоголь, и оба приехали на своих машинах. А утром в доме не будет уже обоих, и я даже в какое-то мгновение решу, что вечеринка и вовсе мне приснилась. Особенно учитывая идеальную чистоту на террасе и в доме! Но лишь один взгляд в мусорный бак, полный пивных банок и стеклянных бутылок из-под рома, которые вчера мешали в коктейлях, подтвердит мою полную вменяемость.

Глава 21. Abuse

Julia Michaels – Issues

Гордость… Один из библейских грехов, один из семи смертных, между прочим! Мистер Стюарт, наш препод по науке, однажды долго вещал на эту тему, а после заставил вывести в тетради её определение: «гордость – грех сатаны, первая страсть, появившаяся в мире еще до сотворения людей».

И этой страсти слишком сильно подвержена моя мамочка – так считает Алекс:

– Твоей матери поубавить бы этого напитка в её крови, и наша жизнь с ней была бы намного проще! Ну, в юности я имею ввиду… – оглядывается на её нахмуренные в осуждении брови.

Да, в юности, а сейчас – куда уж проще и куда счастливее? Разве можно желать большего, чем у неё уже есть? Да мне на ум не приходит ни одно женское имя, связанное с такими же достижениями и удачами, как у моей матери! Everything is going for her – кажется, так говорят в подобных случаях. И это правда! Самая любимая, самая боготворимая, самая носимая на руках, самая избалованная вниманием, заботой, деньгами, вообще всем, что только можно себе представить. Одни ежедневные букеты чего стоят!

Или это её: «Алекс, мне в Рим захотелось…», и он тут же срывается звонить своей помощнице, чтобы та освободила ему четыре дня: