Блондинки предпочитают джентльменов, или Глупа, одинока, опасна - Маша Царева

– Ты что? – расстроилась Верка. – Мы тебя никуда не отпустим, правда ведь, Максик?

– Может быть, человек и правда себя плохо чувствует, – сказал Степашкин, – может быть, ей надо пойти домой, отоспаться.

– Да она уже неделю дома сидит! – воскликнула Вера. – Представляешь, никуда не выходит! Я даже знаю, в чем дело, ее с работы уволили!

Перехватив мой удивленный взгляд, Вера потупилась и, скромно улыбнувшись, объяснила:

– Стены тонкие у нас. Ты так орала по телефону на своего начальника, что все было слышно.

– Верка, но ты живешь на три этажа ниже, чем я! – возмутилась я. – Ты не могла ничего услышать. Если только, как обычно, не ходила подслушивать под мою дверь со стаканом в руках.

На ее уничтожающий взгляд я ответила бодрой вызывающей улыбкой. Пусть теперь на своей шкуре узнает, что чувствует человек, которого без предварительного предупреждения опозорили перед посторонними. Да еще перед какими – перед любимым мужчиной.

– А я знаю, за что уволили Александру, – сказал вдруг Степашкин, – за бесконечные опоздания, прогулы, четыре обеденных перерыва в день, болтовню по телефону с подружками, вранье и лень. И еще она, наверное, случайно вылила на клавиатуру компьютера кофе.

Веруся с готовностью расхохоталась. «Да уж, чего только не сделаешь ради того, чтобы заманить мужика в свои сети, – злобно подумала я, – даже начнешь притворяться, что понимаешь и оцениваешь по достоинству его плоские шутки!»

– Ничего подобного, – вздернув подбородок, отчеканила я, – и если хотите знать, меня не увольняли. Я сама ушла. Потому что мне предложили наконец именно ту работу, которую я заслуживаю.

Не люблю врать по мелочам, но эти двое меня достали. Какая это радость – увидеть, как у Степашкина вытягивается лицо. Правда, он быстро сумел взять себя в руки и даже выдавил блеклую улыбку.

– И где же теперь вы будете работать, Александра? – елейным тоном спросил он. – Поделитесь, мне не терпится разделить вашу радость.

– Секрет фирмы, – улыбаясь уже чуть менее триумфально, ответила я.

– Ясно, я так и думал, что ничего у вас не получилось, – с довольным видом заключил Степашкин.

Кажется, я хотела что-то ему ответить, на языке вертелась парочка хлестких фраз типа: «Я теперь буду главным редактором журнала „Вог“, а вы все подавитесь!» или что-то вроде этого. Но вдруг у меня потемнело в глазах, а колени стали слабыми. Изо всех сил пыталась я удержаться на ногах, но все без толку – земля нырнула куда-то вниз; это было такое странное ощущение – меня словно окружала темная, вязкая и приятно прохладная субстанция – мне оставалось лишь покорно в ней раствориться.

* * *

Не успела я подумать о том, что смерть – это не так уж и страшно (бывает и хуже), как почувствовала, что кто-то отчаянно бьет наотмашь по моим щекам. Я недовольно открыла глаза – что же это такое? Еще чуть-чуть и челюсть вывихнут – и в таком случае мне нечем будет пережевывать небесную манну. Хотя не уверена, что это вещество имеет энергетическую калорийную ценность. Но надеюсь, что по вкусовым качествам она не уступает пицце «Четыре сезона», которую готовят в моем любимом ресторанчике «Итальянец». Уверена, что понятие «рай» включает в себя и возможность есть что угодно не поправляясь.

С нескрываемым удивлением я обнаружила, что лежу на диванчике в собственной квартире, моя рубашка расстегнута, и теперь нависшие надо мной Веруся и Степашкин имеют возможность видеть мой застиранный желтый лифчик с поролоновыми чашечками. Резким рывком я привела себя в сидячее положение. С громким «ой!» Верка отскочила на три метра назад. Наверное, думала, что, возвратившись из лучших миров, я первым делом собираюсь вонзить клыки в ее бледную полную шею. Может, воспользовавшись ситуацией, мне следует оскалиться и издать утробный рык – в таком случае я навсегда избавлюсь от навязчивой соседской компании.

– Вы нас напугали, – Максим Леонидович отвел глаза. (От меня или от дурацкого бюстгальтера?! Надеюсь, он ничего не понимает в нижнем женском белье. Не хватало еще, чтобы вся редакция узнала о том, что я ношу уродские лифчики.)

– А что случилось? Я не помню ничего, – я приложила ладони к вискам.

– Ты в обморок грохнулась, – объяснила Верка, присаживаясь на диван рядом со мной, – наверное, не жрешь ничего. Хотя чего тебе худеть – и так тощая, как помойная кошка.

– Ну спасибо… Только вот чего я не понимаю, как мы все здесь-то оказались? Верка, откуда у тебя ключи от моей квартиры?!

– Да не суетись ты так. В сумке твоей взяли ключи, – пожала полными плечами Веруся, – мы решили, что лучше отнесем тебя в твою квартиру. А то вдруг ты отбросила бы тапки? Мне пришлось бы объяснять следователю, что ты делала у меня в гостях, – после эффектной паузы Веруся расхохоталась. – Здорово я тебя подколола, а? Ты прямо вся побелела!

Я с тоской огляделась по сторонам. Ненавижу непрошеных гостей. Ненавижу быть застигнутой врасплох. И почему все это должно было случиться именно сегодня, когда в моей квартире бардак? Почему я не могла грохнуться в обморок, например, в начале прошлой недели, в тот день, когда я вымыла полы и купила недорогой букетик мелких роз, чтобы поставить их в напольную вазу? Сегодня же… На спинке кухонного стула покоятся несвежие колготки, в раковине нет места из-за горы посуды, от которой уже попахивать начало, дверца шкафа висит на одной петле, экран телевизора прячется за густой вуалью из пыли, тот самый розовый букет понуро сохнет в вазе, а на столе, в самой середине… о нет, нет, нет!! Это еще похуже фаллоимитатора и надувной куклы Нюши! На столе стоит фотография Максима Леонидовича Степашкина в красивой кожаной рамке! Когда-то (мне кажется, что это было тысячу лет назад) я вырезала его лицо с группового редакционного снимка, отсканировала его, увеличила на компьютере и распечатала на фотопринтере. И все для того, чтобы вредная начальственная рожа напоминала мне о том, как права я была, уволившись из редакции!

И Степашкин – Степашкин неотрывно смотрел прямо на эту фотографию.

– Это мой двоюродный брат, – тоненько хихикнув, объяснила я, – правда, чем-то на вас похож? Я давно заметила.

Степашкин тяжело вздохнул и посмотрел на меня, как мне показалось, с жалостью. И зачем я только выдумала эту бредовую версию о несуществующем брате? Я могла бы еще попытаться провести таким образом Верку. Но Максим Леонидович, естественно, сразу же узнал собственное лицо.

Одна только Веруся пребывала в счастливом неведении. Она, так любившая строить из себя доморощенного Шерлока Холмса, на самом деле дальше своего курносого носа ничего не видела. В последнее время она ко мне частенько забегала, и конечно уж сто раз на глаза ей попадалась злополучная фотография.

– Санька, а давай я тебе кашку сварю, – предложила она, – тебе сейчас надо чем-нибудь заполнить желудок. А в кухонном ящике как раз есть пшенка.

Я не стала интересоваться, откуда Веруся так осведомлена о содержимом моего кухонного шкафчика и как ей вообще не стыдно шарить по чужим шкафам. Из моего молчания Верка сделала свои собственные выводы – она весело загремела кастрюлями. Время от времени из кухни доносилось то ее радостное посвистывание, то ворчливое бормотание: «И куда эта Санька прячет масло?» или «Интересно, а что в ее холодильнике делают туфли?»