Темный дом - Максим Хорсун

– Только, шеф… эмм…

– Что еще?

– Наш честный человек отказывается продолжать работу в провинции. Говорит, условия неподходящие. Испугали его местные гопники. Говорит, ни шагу туда больше.

Шимченко сел.

– Какие гопники? Что ты несешь? – зашипел он в трубку, глядя в побледневшее лицо Дианы. – Слушай сюда! Наш честный человек не имеет права выйти из игры накануне выборов. Пусть старается не для себя, а для Новосибирска, для Искитима, для всего округа!

– Понял, шеф. – Филя потянулся к финке. – Я научу его родину любить.

В голову сенатора пришла неожиданная мысль.

– Вместе научим, – сказал он уже спокойно. – Я приеду на несколько дней в Искитим. Надо разобраться с ситуацией на местах. Мы не имеем права потерять голоса сельчан.

– Понял, – на всякий случай сказал Филя. На самом деле он уже запутался в этой иносказательной беседе.

– Появилась ли информация о моем сыне? – внезапно без всяких словесных игр спросил Шимченко.

– Нет, – нехотя ответил Филя. – Честный человек сказал…

– Что сказал?

– Шансов ноль.

Шимченко откинулся на подушки, помассировал лицо ладонью.

– Я приеду… разберемся… – пробурчал он и отключил телефон.

10 сентября 2015 г.

Искитим

Садовников пытался работать над книгой.

Но какая могла быть работа, если телефон битый час трезвонит, как ненормальный. Звонили с одного и того же незнакомого номера. Звонили уперто, настойчиво, с исступленностью человека, вознамерившегося пробить стену лбом.

Садовников вырубил телефон, но, как ни странно, легче от этого не стало. Теперь тревожная маята распирала его изнутри. Буквы на мониторе слипались, и приходилось прилагать усилие, чтоб хотя бы осмыслить написанное. О том, чтобы сочинить что-то толковое, и думать было тошно.

Сталкер придвинул мятый блокнот. Взял карандаш и размашисто написал:

«По одной из существующих теорий, „черные брызги“ являются гигантскими областями свернутого пространства, принявшие на Земле вид компактных трехмерных объектов. Отталкиваясь от этого допущения, можно предположить, что „трубка“ имеет сходную природу. „Трубка“ может быть своеобразным „рулоном“ пространства, который в определенных условиях стремится „развернуться“. Последствия – новое Расширение. „Черные брызги“ – это пространство, скованное сингулярностью. „Трубка“ – сингулярность в первые секунды после Большого взрыва. Этот процесс трудно описать общими словами, он относится к области физики, еще не открытой на Земле. Да, меня также смущает золотой свет, дарящий эйфорию, – эти заряженные энергией Расширения фотоны. В нем есть что-то божественное».

Садовников швырнул карандаш через комнату. Он не хотел связываться с «трубкой». Но, похоже, эта идея прекрасно чувствовала себя в его голове и занимала все больше и больше мыслей.

Чтобы отвлечься, Садовников включил телефон. Звонок раздался почти сразу.

– Алло? – буркнул сталкер.

– Это Анна Грабштатте.

– Кто? – машинально спросил сталкер, хотя перед глазами уже возник образ белокурой красавицы из UFOR. И не только из UFOR.

– Ты слышал. Ты выполнил мое поручение?

– Знаешь, что твоя фамилия в переводе с немецкого означает «могила»?

– Крайне полезная информация. Я, вообще-то, свободно говорю на четырех языках, к твоему сведению.

– Ты точно хочешь свести меня в могилу…

– Костыль! – В голосе Анны читалась неприкрытая ненависть.

– Я там был, душенька, – ответил, раскачиваясь на скрипящем стуле, Садовников. – То, о чем ты просишь, – решительно невыполнимо.

– Вот как? – Само собой, Анна не поверила.

– Невыполнимо, непроходимо, невозможно! – разжевал Садовников. – Странное дело: говоришь правду, а тебя за дурачка принимают. Обидно, блин. Видела бы ты особняк! Если где-то и существует ад, то это очень на него похоже! Соваться туда – верная смерть!

– Нам все равно нужны эти документы, – проговорила отмороженным голосом Анна. – Попробуй еще раз. Может, через окно как-то можно забраться. Я знаю, ты что-нибудь придумаешь. Ну ты же сталкер!

Садовников презрительно фыркнул.

– Кстати, прими соболезнования, – так же холодно проговорила Анна. – Девица с огнестрелом, – она ведь умерла.

На Садовникова словно вылили ведро ледяной воды. Чего-чего, а таких новостей он не ожидал. Честно говоря, Садовников даже не сильно беспокоился о судьбе сталкерши, полагая, что с ней непременно все будет хорошо, поскольку она оказалась в больнице.

– Умерла, склеила ласты, отбросила коньки, – не без удовольствия растолковала Анна. – Следственный комитет начал расследование обстоятельств. Огнестрел – он и в Африке огнестрел. И знаешь что, Костыль?

Садовников молчал. Он представлял, как Гаечку укрывают с головой белой простыней, а угрюмый хирург сдирает с рук окровавленные перчатки, наливает в стакан коньяку и закуривает.

– На ее одежде – твоя ДНК. Волосня, частицы кожи, кровь. Следакам остается забросить удочки в бандитскую среду, а потом сложить два и два. Найдется все: мотив, доказательства, свидетели. Сечешь тему? Или как там у вас говорят?

– Секу, – сухо прошелестел Садовников.

– Молодчина, – одобрила Анна, понимая, что в этот раз ей удалось уесть упрямого сталкера. – Добудь то, что требуется, и я позабочусь о твоем будущем: другая страна, домик, море, солидный счет. У тебя не так уж много времени, торопись, иначе за тобой придут. Ты слышишь?

– Да, – ответил Садовников, ощущая легкий ступор.

– У тебя три дня. Дольше сдерживать полицию не получится, полномочия миссии UFOR небезграничны, особенно в этой сфере.

– Ясно. Ладно, давай. – Не имея возможности «оседлать» ситуацию, Садовников спешил прекратить разговор. – Пока-пока.

– Пока, Костыль! – сказала с пренебрежительным смешком Анна и отключилась.

Садовников машинально покликал мышью, закрывая все окна, кроме одного – с фотографией Гаечки, скачанной из «Одноклассников». Ему нужно было обдумать, что делать дальше. Как и любой человек, пусть даже и не самый законопослушный, в критической ситуации он испытывал искушение обратиться за помощью к властям. Вызвонить, например, Шевцова. Рассказать ему об Анне, пусть контрразведка займется делом! А то пустили козлов в огород: прикрываясь мандатом ООН, так и смотрят, как бы засадить нож в спину…

Это было нетипичное фото Гаечки. Никаких розовых треников с надписью «LOVE» стразами на заднице. Никаких селфи на стрелах подъемных кранов или свисая вниз головой с балкона. Летнее светлое платье, туфли-лодочки на низком каблуке, в руках – цветущая ветвь сирени. Открытая улыбка, никаких татуировок, ни лишнего веса. Словно два разных человека. Садовникову очень нравилась эта фотография. Глядя на Гаечку сегодняшнюю, он всегда предполагал, что внутри нее жива вот эта милая девушка в платье и с трогательной сиренью. Нужен был минимум усилий, чтобы воскресить эту чистую Гаечкину ипостась. Но он не справился.