Вино с нотками смерти - Виктория Викторовна Балашова

— Верно, — кивнул Герман. — Я об этом думал. Непонятно.

— А если убийца сделал гарроту заранее? — медленно заговорил Игорь. — Да хотя бы во время репетиции. Или вообще дома. Мы почему-то решили, что делал он ее здесь. Из подручного материала, так сказать. А если он ее сделал заранее, то этот вопрос снимается. Принес в сумке. Или принесла. Потом с этой сумкой пошел или пошла к Регоде. И дело сделано — обратно уже нести необязательно. Пальчики стер и вышел, так сказать, налегке.

***

За кулисами царил полумрак. Ходили люди, проходя мимо говорили: «Отличное выступление! Молодец!», «Здорово!», «Как всегда, умничка!» Из зала слышались аплодисменты. Первые мгновения, как всегда бывало, его сущность и новая личность вступали в некоторое противоречие друг с другом, но вскоре произошло полное погружение. Со сцены позвали:

— Еще раз на поклон, дорогая!

Вышла. Из зала протягивали шикарный букет роз. Ох, как это приятно: красивое платье, с прической стилистка расстаралась, цветы… Все-таки, из этого мира сложно выйти. Советуют — есть более надежные способы заработать, смени работу. А как тут сменишь, когда так и тянет на сцену, петь. А после слушать аплодисменты… Вон, кто-то «браво» кричит! Перед глазами мелькнуло странное видение: какой-то скелет в цилиндре с тарелками в костлявых руках. Ужас, привидится же такое в темном зале…

— Достаточно, я следующего объявляю, — прошипела Таня на ухо.

Пришлось ретироваться обратно за кулисы, хотя появился порыв спеть еще, так и оставаться на сцене в лучах славы. Но сборный концерт — это тебе не сольник. Тут все строго. Тех, кто тянул одеяло на себя, никогда не любили, и старались поменьше приглашать на совместные выступления. Ничего, есть еще возможность выступить во втором отделении…

***

— Придется народ отпускать, — вздохнул Игорь. — У нас нет причин держать их тут всю ночь. Да и нам ехать нужно. Завтра продолжим.

— Давайте заглянем еще разок в гримерку Регоды, — предложил Герман. — Иногда замечаешь то, чего не увидел сразу.

Втроем они вышли в коридор. Закрыв гримерку, Николаев сдернул бумажку с комнаты, где произошло убийство.

— Оглядимся тут напоследок, — объяснил он полицейскому, стоявшему у входа. — Потом опечатаем снова.

Внутри словно все застыло, как в сказке про спящую красавицу. Труп увезли, но в воздухе продолжал витать запах смерти. Герман никогда не смог бы описать это ощущение, которое он ловил каждый раз в помещении, где кого-то убили. Иногда он даже начинал верить в существование души отдельно от тела…

— Итак, он лежал возле стола, — начал Игорь. — По мнению экспертов он сидел на стуле спиной к двери. К нему подошли, накинули удавку и затянули. На столе мы видим закуски, два бокала и три рюмки. Вон колбасная нарезка валяется, банка с огурцами открыта. Лимончик порезали… На одном бокале и на рюмке есть отпечатки Ларисы Швейко, на остальных — отпечатки Регоды. Но на одной из рюмок только отпечатки его пальцев — из нее не пили. Представляется так: убийца вошел в комнату, Регода его или ее увидел, сел налить вошедшему, а тот в этот момент и набросил гарроту. Так как Регода был уже пьян, сильно он сопротивляться не мог.

Оля медленно обходила комнату, внимательно разглядывая все предметы. Трюмо Ларисы было завалено косметикой, расческами, использованными ватными дисками. Там же валялись две одноразовые маски со следами губной помады. В углу комнаты стояла открытая коробка с игристым — двух бутылок не хватало. Рядом с трюмо Регоды стоял ящик с коньяком — без одной бутылки. Эта бутылка с остатками коньяка валялась на полу, видимо, из нее и пытался наливать убитый своему гостю.

На трюмо Регоды лежала «бабочка», стояли лак для волос и одеколон. Стопкой у самого зеркала лежали ноты, на которых были рукой Регоды сделаны пометки красной ручкой.

— Лариса сказала, что ему заказали новую песню. Он пытался писать, но не получалось. Это Регоду жутко бесило. Он постоянно подходил к этим листкам с нотами и что-то правил. Не нравились ему стихи, мол, опять «любовь-морковь», банальные рифмы.

— Могу его понять, — проворчал Герман. — А тут у нас на столе что? — он подошел ближе. — Это не ноты, это стихотворение.

— Наверное, тоже попросили песню написать, — прокомментировала Оля. — Тут текст про отца. «Ты меня оставил в мире одинокой, бросил, словно сломанную куклу. Быстро позабыто прошлое-былое, бросил папа дочку как-то выживать…» И дальше тут в том же духе. Грустное стихотворение.

Игорь подошел ближе, посмотреть на листок бумаги.

— А писал он, кстати, новую песню именно на эти стихи. Там слова есть на нотах. И что нам это дает? — спросил он скорее самого себя. — Лариса не знала, кто ему заказал эту песню. Регода не говорил, а она особо не расспрашивала, потому что он много кому писал — ее не очень интересовал очередной заказ.

— Да, нам ничего не дают эти ноты, — согласился Герман, — но я бы спросил на всякий случай, может, кто знает, чей заказ выполнял Регода прямо перед своей смертью. Такие совпадения для кино, однако, и в жизни часто обнаруживается связь. Мы не можем нащупать причину для убийства. «Все не любили» — это не причина.

— Ты прав, — Игорь кивнул. — Причины толком нет. И подозреваемых нет. С таким же успехом можно всех подозревать. Нашли бы причину, сразу бы дело сдвинулось. Пошли сходим в третью гримерку. Обыскивать ее нет причин, но осмотреться не помешает.

Они снова вышли в коридор.

— Сейчас сходим в дальнюю гримерку, потом здесь опечатаем, — Игорь обратился к полицейскому: — Никого сюда не пускайте, а лучше пусть пока сидят в буфете. Скоро отпустим.

В темном углу коридора лежали сложенные один на другой барабаны. Рядом с ними стоял старый пыльный стол. Струны для рояля были завернуты в равную в нескольких местах, пожелтевшую бумагу.

— Струну для гарроты аккуратно вынули в перчатках, — прокомментировал Игорь. — Сейчас многие носят перчатки, можно ходить в них постоянно, вообще никого не удивляя.

— Точно, сильно облегчили жизнь преступникам, — хмыкнул Герман. — Раньше им про перчатки помнить следовало, в голове держать. А сейчас кругом объявления: «Наденьте перчатки! Не забудьте про перчатки!»

В третьей гримерке забыли выключить свет, и она, в отличие от первой, воплощала собой сплошной праздник. На стульях висели платья для второго отделения, на столах стояли склянки с духами, в углу были свалены сумки, а вдоль стены красовались кроссовки, кеды и туфли, которые их хозяйки сменили на обувь для сцены. Посредине, как