Русская Атлантида. Невымышленная история Руси - Андрей Буровский

Сам разговор, кстати, проходил в обстановке почти идиллической: в конце недели беспрерывного празднования защиты диссертации моего литовского коллеги. Шло изобильное застойно-запойное начало 1980-х годов. Мы лежали на кроватях в его комнате в общежитии, разомлев от водки и еды, и вот чего между нами никогда не было, так это национальных трений и несогласий (тем более что москалей мы оба дружно не любили, а Великое княжество Литовское и «лесных братьев» решительно приветствовали). Так что сказанное, как хотите, я намерен принимать всерьез и, если доведется побывать в Литве летом, без надежного провожатого ни на какой кольгринд не полезу. И Вам, читатель, не советую.

К концу XIV века, в 1382–1398 годах, крестоносцы захватили почти всю Жемайтию, и спасение пришло только извне, от Великого княжества Литовского… О чем ниже, в свое время.

Северо-Западная Русь не собиралась мириться с немецким господством в Прибалтике. Кроме того, богатства Новгорода принадлежали, опять же, православным, а православные, конечно же, не имели никакого права ими владеть. Богатство Новгорода рассматривалось как особенно тяжелая несправедливость, и в начале 1240-х годов папский легат Вильгельм Моденский разработал план захвата Пскова и Новгорода (чем кончилось — известно, Ледовым побоищем 1242 года).

Но война шла и на территории современной Эстонии, порукой чему — судьба Вячко из Тарту (ударение полагается делать на первый слог, и притом это — местная кличка, сокращение). Князь Вячеслав Борисович, сын Бориса Давидовича, княжил в Кукейносе. В 1208 году крестоносцы подступили к городу и взяли в плен храброго князя. Вячко бежал на Русь, в Новгород. По предложению новгородцев в 1223 году начал княжить в Юрьеве. В 1224 году магистр Ливонского ордена Альберт подступил к городу. Вячеслав Борисович отказался капитулировать и погиб в рукопашной на стенах.

Для того чтобы понять ход всех остальных событий, всей политики и Польши, и Западной Руси, и Северо-Западной Руси, и всех племен и народов Прибалтики, причем решительно во всех остальных областях жизни, нужно хотя бы попытаться понять, что это реально означает — жить под постоянным страхом завоевания, смерти, порабощения.

Крестоносцы приходили, чтобы прочно осесть на завоеванной земле, крепко усесться на шеи завоеванных народов и доить, доить, доить, доить, доить побежденных целенаправленно и полно, а потом завещать своим детям все то же право доить и доить. Да еще и изменять образ жизни и всю культуру завоеванных, как им хочется.

Завоевание Прибалтики, земель славян и балтов стало продолжением пресловутого Drang Nach Osten. Первый этап Drang Nach Osten, натиска на восток, завершился в XII веке завоеванием земель полабских славян. Но и позже те же самые причины заставляли немцев продолжать хищное движение на восток — относительное перенаселение, избыток ртов и рук, которым нет применения на родине.

Крестовые походы, идея крещения язычников оказывались благовидным предлогом для продолжения «дранга».

К немецким рыцарям легко приставала накипь со всей Европы. Благородная идея нести крест в дикие земли и рисковать собой для воцерковления дикарей оказывалась удобным прикрытием для совсем не благородных поступков, для решения самых меркантильных делишек. В крестоносцы, конечно же, шли и фанатики, и третьи сыновья многосемейных рыцарей и баронов, которым не было доли на родине. Тот же контингент, что шел в Крестовые походы в Палестину. Но и люди, не ужившиеся в обществе из-за опасных, вредных, попросту патологических черт характера, легко оказывались в крестоносном воинстве.

Так, позже среди конкистадоров причудливо смешивались бедные рыцари, так сказать, «избыточное население», и всевозможные психопаты, садисты, пьяницы, патологические грабители, убийцы по призванию и прочая сволочь. По отношению к язычникам допустимо было все, и грехи отпускались заранее. А для «завоеванных» речь шла о полной зависимости от воли всегда приблудных, всегда случайных и очень часто — не вполне вменяемых людей.

Ордена были страшны не только своим вооружением, дисциплиной и подготовкой солдат. Даже не тем, что религиозная идея позволяла делать из солдата-завоевателя хоть в какой-то степени, но и солдата-фанатика, равнодушного к ранам и самой смерти во имя сияющей Истины.

Самое страшное было в том, что за крестоносными рыцарями стояла вся романо-германская Европа. Рыцари побеждали далеко не всегда. Можно привести множество примеров их, казалось бы, сокрушительных поражений.

В 1234 году новгородский князь Ярослав Всеволодович нанес им тяжелое поражение под Юрьевым.

В 1236 году был разгром под Шауляем, славное дело Миндовга. На Чудском озере в 1242-м Александр Ярославович Невский утопил основные силы Тевтонского ордена.

В каждом из этих сражений орден терял больше половины своих людей и все руководство. Разгром был абсолютным, окончательным. Ни одно обычное государство уже не оправилось бы от любого из таких поражений… но не орден. Потому что и во всех странах — в Германии, Франции, Италии — продолжали подрастать злополучные третьи сыновья. Изо всех обществ Европы извергались злобные, подлые, преступные, отягощенные пьянством отцов и одержимые темными желаниями сыны. В обществе, где детей учили креститься раньше, чем подносить ложку ко рту, вырастали новые фанатики, готовые отдать жизнь за воцерковление язычников. На место перебитых приходили новые и новые. Сменялись папы и неизменно поднимали руку в благословении своим верным сынам, прорубающим сквозь орды полузверей-язычников дорогу Святому кресту Господню.

В этом смысле Drang Nach Osten очень напоминает нашествия викингов или набеги ватаг германцев и славян на империю. Каждый набег викингов можно остановить. Каждую ватагу варваров можно окружить и уничтожить. Но на их место неизменно придут новые и новые — просто потому, что так устроено извергающее их общество. И будет устроено, пока не научится получать больше продуктов на той же территории.

До сих пор не все осмыслили это обстоятельство — в XII–XV веках продолжался типичный Drang Nach Osten, лишь торопливо и небрежно прикрытый фиговым листочком Идеи. Крестовый поход должен был расширить семью христианских народов, но для провозглашенной цели были избраны такие средства, что они давали прямо противоположный результат. Множество язычников умерли за свою веру вовсе не потому, что были глухи к могучей поэзии Библии, к проповеди Евангельских истин, и даже не потому, что так уж рвались умирать за своих племенных идолов. А ровно потому, что Слово Христово несли к ним не проповедники, а закованные в сталь разбойники. Язычество стало для них символом нормальной человеческой жизни, жизни племени, семьи и рода. Христианство — символом рева боевых рогов, топота тяжелых рыцарских коней, столбов дыма за зубчатой стеной леса.

Тому, кто готов осудить упорное язычество жемайтов, пережитки язычества у эстов чуть ли не до нашего времени, посоветую одно: эдак живо, примеряя на себя, представить свою собственную семью, спасающуюся в лесах, бредущую тайными тропками по колено в болотной жиже. Вот это мать ваших детей озирается с искаженным от страха лицом, прижимает к себе малыша: не топает ли позади немецкий кнехт. У Вас как с воображением, читатель? А еще лучше — представьте своих мать и отца или своих детей с веревками на шее, уводимых для принятия «таинства крещения» в каменные недра замка.