Тайные войны спецслужб - Игорь Атаманенко

Стоп! А что это там доктор говорил о нашей с ним случайной встрече? Уж не путаете ли вы, герр Бруно, меня с кем-либо?

Ладно, надо дослушать выступление доктора до конца, а там видно будет…».

— Когда я прибыл чтобы освидетельствовать труп и составить заключение о смерти, — продолжил свой рассказ доктор, — я уже знал наверняка, что мне предстоит иметь дело с так называемым диалогическим видом самоубийства, это когда в конфликт потенциального самоубийцы включено еще какое-либо лицо, которое, как правило, и является причиной психологического кризиса, корнем зла. В таких случаях уход из жизни совершается потерпевшим из желания вызвать к себе сочувствие или собственной смертью наказать обидчика. До конца доводится лишь небольшое количество таких самоубийств, и то чаще всего по несчастливому стечению обстоятельств: собирался припугнуть, но допустил либо передозировку, либо поспешность…

Что, кстати, и произошло с беднягой Альдо… Он накинул себе петлю на шею и повесился в столовой своей виллы в тот самый момент, когда там обычно появлялся мажордом, чтобы накрыть на стол. Мажордом замешкался в винном подвале и, когда вошел в столовую, было уже поздно…

О том, что я столкнулся именно с такой шантажно-демонстративной попыткой самоубийства, свидетельствовала и составленная покойным предсмертная записка, в которой он просил прощения за свой поступок — у кого бы вы думали? Нет, не у Господа Бога и не у своих родителей… Он просил прощения у своей возлюбленной!..

— Но при чем здесь итальянец и его возлюбленная, если мы собираемся выстроить линию обороны против русского? — перебил Гольдмана поляк.

— Послушайте, пан Каменский! — не выдержал консул. — Вы или молча выслушайте до конца доктора, или сходите проветриться, пока мы здесь без вас примем решение! — и, перейдя с английского на немецкий, Фогель грязно выругался и попросил Гольдмана продолжать.

— Надо сказать, господа, что самоубийство итальянца для меня не было такой неожиданностью, как для его коллег из посольства… Дело в том, что незадолго до своей смерти Бевилаква обратился ко мне, и я консультировал его, выступая в качестве психоаналитика или психотерапевта, — суть не в определении характера консультаций, а в том, что я выяснил о его взаимоотношениях с любимой женщиной…

— Герр Гольдман, а кто она, как ее зовут? — опять не выдержал поляк.

Доктор не успел ответить, потому что Фогель, отбросив дипломатическую этику, заорал, как фельдфебель на плацу. Да так громко, что Полещук выхватил из ушной раковины капсулу с такой поспешностью, будто это была пчела, вонзающая в него свое жало.

— Вы закроете наконец рот, пан Каменский, или мне на правах старшего придется попросить вас уйти?! Послушайте, а может, вы хотите сорвать нам игру с русским и поэтому всячески мешаете герру Гольдману сделать сообщение? Тогда убирайтесь отсюда немедленно, трус!

— Ну что вы, герр консул, как можно обо мне так подумать… Впрочем, извините… Нервы, понимаете ли… С этого момента я нем, как рыба! Прошу вас, герр Гольдман, продолжайте… Считайте, что меня здесь нет…

— Итальянец рассказал мне историю своей любви, — пересев в другое кресло, подальше от пана Каменского, продолжал австриец, — и вот что выяснилось, господа…

Я с вашего позволения опущу не относящиеся к самоубийству Альдо подробности его знакомства с этой роковой женщиной, скажу лишь, что инициатором их отношений был не он — его возлюбленная. Хотя, как мне признался итальянец, он страстно желал этой связи, но сам бы никогда не решился сделать первый шаг…

И дело не только в том, что женщина была ослепительно красива, она вдобавок была много старше Альдо. Он догадывался об этом, но не подозревал, что разница так велика — тринадцать лет. Ему было двадцать пять, ей — тридцать восемь. Роковое число, потому что ее дочери тоже было тринадцать…

Но об этом он узнал позже, а сначала они сняли виллу и стали жить вместе. Что это была за жизнь, я мог судить по отдельным высказываниям покойного.

Ну, во-первых, он мне рассказал, что через три месяца с момента заключения ими гражданского брака он стал забывать местоимение «я», так как все решения за него принимала возлюбленная. Альдо же в их содружестве — назвать их временный союз семьей у меня не поворачивается язык — не имел даже совещательного голоса.

Она распоряжалась им, как хотела. Ну, к примеру, могла разбудить его в три часа ночи, потому что ей захотелось попробовать пиццу или спагетти «а ля наполетана».

И что вы думаете? Бедняга становился к плите, чтобы удовлетворить мимолетный каприз возлюбленной.

Когда пицца была готова, она заявляла, что хочет мороженого…

В четыре часа утра, доставив мороженое из ночного ресторана, несчастный Ромео узнавал, что его краля хочет ананас…

И так повторялось по три раза на неделе!

Случались вещи и посерьезнее. Бевилакву собирались перевести на работу в итальянское посольство в Вашингтоне — возлюбленная категорически отвергла это предложение. С ее слов, это помешало бы ее служебному росту. И где?! Здесь, в Катманду!

И это при всем том, господа, что обычно у женщин на первом месте — чувства, а не работа. Кроме того, женщины, как правило, очень серьезно воспринимают партнера, но не очень серьезно себя. В случае же с Бевилаквой все было наоборот…

Некоторое время спустя итальянец из оставленного на прикроватной тумбочке письма узнал истинную причину, по которой женщина отказалась ехать в Штаты. В Вашингтоне проживали ее родители, у которых на иждивении как раз и находилась ее дочь. Тогда же несчастный узнал и возраст своей возлюбленной… И вы знаете, как она отреагировала на эти его открытия? Просто съездила в Женеву и во всемирно известной клинике сделала косметическую операцию по омоложению кожи лица, разумеется, на деньги суженого…

Я недавно встретил ее в культурном центре. Поверьте, сейчас она выглядит много моложе, чем два года назад, то есть когда Бевилаква пал жертвой ее чар… Сегодня ей и тридцати не дашь, а ведь она уже вплотную подобралась к сорокалетнему рубежу!..

Австриец обвел притихших компаньонов взглядом, снова отхлебнул кока-колы и ритмично, как метроном, продолжил повествование:

— Во время второго сеанса я спросил итальянца, что в этой женщине такого, что его держит подле нее почти два года. Знаете, что он мне ответил? «Синьор Гольдман, если бы я был на вашем месте, я бы тоже задал себе подобный вопрос. Но ответить на него толком не могу. Половине своих поступков я не нахожу объяснений. Единственное, в чем я абсолютно уверен: я не могу без нее, но и с нею тоже… Наша совместная жизнь превратилась в ад сплошных скандалов, бесконечную цепь ее придирок ко мне… Я очень устал и не знаю, что делать… Я чувствую себя собакой, которую потерял хозяин. Только вот в чем вопрос: кто хозяин меня самого? Я или она?

Я сейчас в очередной раз пытаюсь оторвать себя от нее — я ушел, порвал с нею… Но как долго будет продолжаться мое одиночество, не знаю, я не уверен в самом себе, поэтому, доктор, я и решил прибегнуть к вашей помощи.