Тревожные воины. Гендер, память и поп-культура в японской армии - Сабина Фрюштюк

судьбу голубя, который по мановению руки превращается из армейского почтальона (дэнсобато) в символ мира (хэйва но синбору). События, происходящие в послевоенную эпоху, показывают неоднозначность восприятия голубя на протяжении всей Новой и новейшей истории и отражают двусмысленность его как символа. То, что когда-то было в Силах самообороны «голубем для использования в военных целях» (гуньёхато), также преобразилось в символ мира и было приспособлено для новой повестки дня, что задокументировано в музеях на базах по всей Японии.

В защиту директоров этих музеев важно отметить, что в Японии существует много неясностей, связанных с различением почтового голубя и голубя как такового. Орнитологически речь идет о небольшом голубе. Сизарь – обычный на вид голубь, который населяет сегодняшние города и используется в качестве почтового голубя по всему миру. Однако в Японии живут десятки различных видов голубей, которых обычно называют каварабато (сизый голубь), кидзибато (рыжая горлица) и сиракобато (евразийский воротничковый голубь) [Okada A. 1979: 44–45]. Понятие каварабато описывает не только почтовых птиц, использовавшихся военными, но и голубей, которых сегодня можно встретить в японских парках и на вокзалах. По данным Японской ассоциации почтовых голубей, они также относятся к тому виду, который большинство японцев называет просто голубями и, следовательно, считает символами мира[102].

Хотя в современную эпоху, особенно во время Азиатско-Тихоокеанской войны, изображения голубей и цветущей сакуры вместе с горой Фудзи подверглись интенсивной милитаризации, важно отметить, что ни один из флагов и знаков отличия ИАЯ того времени не нес на себе изображения голубя или цветка сакуры. Следовательно, послевоенное стремление использовать их в качестве символов Сил самообороны породило странное затруднение: когда-то крайне милитаризованные символы используются в приверженных миру новых вооруженных силах, чтобы отличить их от старых. Однако директора музеев на базах, похоже, не замечают этой двусмысленности. Семидесятипятилетний ветеран ИАЯ и бывший начальник штаба СССЯ с ностальгией вспоминал знамена ИАЯ как «художественно красивые». По его мнению, и на знаменах Сил самообороны должны были появиться ястребы и орлы. В конце 1970-х годов этот ветеран высказал о нетрадиционной символике частей Сил cамообороны следующее мнение:

…если это военные, то разве на знаменах не должны быть орлы и ястребы вместо голубей?! …Этот странный камуфляж сохранился по сей день. Закамуфлированное государство возникло из-за того, что мы, Силы самообороны, не начинали как «военные» («вооруженные») [Sase 1980: 98].

Возможно, этот ветеран говорил от лица значительной части ветеранов ИАЯ, которые также служили в Силах самообороны в первые годы их существования. Однако сегодня действующие военнослужащие скорее принимают более современные, хотя и менее милитаристски нагруженные символы Сил самообороны, чем возражают против них. Сама неопределенность в том, является ли птица, изображенная сегодня в светлых тонах на знаменах и эмблемах Сил самообороны, милитаристской ассоциацией с голубями-почтальонами на службе ИАЯ или пацифистским обращением к белому голубю как символу мира, позволяет создателям новой общей военной памяти Сил самообороны выстраивать эту образную систему во многом за счет ее двусмысленности[103].

Символику голубей присвоили в своих целях не только Силы самообороны. То, что другие политически разнообразные организации обращаются к образу этой птицы – иногда с противоположными целями, – еще больше усложняет дело: например, голубей выпускают от имени императора для искупления смертей, чтобы умилостивить души, покоящиеся в храме Ясукуни, и на ежегодном мероприятии в память атомных бомбардировок в парке Мира в Хиросиме. Они также появляются на различных эмблемах – например, в виде голубки-матери и голубя на эмблеме Ассоциации женщин Новой Японии (Shin Nihon Fujin no Kai), неправительственной организации, признанной Организацией Объединенных Наций.

На еще не попавших в музеи на базах самых новых отрядных знаменах, разработанных Силами самообороны, голубей больше нет – вместо них используются самые разные образы: от похожих на героев мультфильмов животных до черепов агрессивных расцветок и очертаний. Например, вот что применяют для самоидентификации различные подразделения на одной базе ВВСС за пределами Токио: желтый орел на голубовато-зеленом фоне; удерживающая в передней лапе тарелку с самолетом забавная серо-черная собачка с высунутым изо рта ярко-красным языком, дружелюбный оранжевый орел, который одним крылом придерживает ракету, а другим держит табличку с названием его отряда (см. Рис. 20). В другом месте рейнджеры СССЯ, которые проходят исключительно жесткую подготовку, чтобы получить статус спецназовца, несут знамя с изображением белого черепа на ярко-красном фоне [Kurita 2001; Matsuzawa 2001].

Рис. 20. Хотя, как это видно на фотографии, сделанной в музее одной из баз ВВСС, в наши дни на знамени может появиться не голубь, а ястреб, острота образа оказывается снижена комическим стилем изображения (1998, фото автора)

В общем и целом, музеи на базах не пытаются откровенно обелить ИАЯ и прославить агрессивное милитаристское прошлое. Скорее, они применяют сложную сеть противоречивых стратегий: локализации, историзации и символизации – для создания общей военной памяти, ориентированной в первую очередь на Силы самообороны. Намеренное стирание в музеях на базах воспоминаний о наиболее ужасных действиях ИАЯ было сочтено необходимым для установления связи с Императорской армией и долгой военной традицией, последователями которой могут стать Силы самообороны. Упакованная в сентиментальность и гуманизм старая идея «жертвоприношения» (императору) присваивается новыми структурами как «служение» (всему населению) и используется музеями на базах для синтеза той самой преемственности, которую так яростно отрицает Отдел МОЯ по связям с общественностью. Если «любой тип амнезии приводит к тому, что нечто украдено у самого себя, то насколько хуже, если это заменяется обманчивыми воспоминаниями», – пишет Иэн Хэкинг [Hacking 1995: 264]. Именно такие обманчивые воспоминания собираются в музеях на базах, чтобы трансформировать информирование новобранцев о траектории развития организации, в которую они вступили как добровольцы.

Конечно, ни один музей на базе или за ее пределами, ни одна точка зрения не обладает монополией на то, как помнят военные годы. В конце концов, разные музеи демонстрируют разные точки зрения на отношения между ИАЯ и Силами самообороны, начиная с явного отказа от них, когда ИАЯ становится невидимой, и заканчивая их негласным объединением, на что указывает определенное размещение и соседство экспонатов. Однако музеи на базах намекают на возможность упомянутой монополизации, начиная создавать суррогатные истории специально и почти исключительно для военнослужащих[104]. Музейные коллекции производят определенный тип знаний, и в некоторых лагерях новобранцы обязаны участвовать в экскурсии по местному музею на базе, получая представление о японской военной истории именно там. Служивший добровольным экскурсоводом сержант Коно Хиромаса* был убежден в необходимости и значимости музея на базе как места просвещения и формирования личности. Дружелюбный, тихий человек, находящийся в конце своей военной карьеры, он признался в разговоре, что его часто шокировало неуважение молодых рекрутов к хранимой в музее истории. «Большинство из них ничего не знают, – утверждал он, – ни о роли императора, за которого сражалось и погибло так много солдат, ни об истории в целом». Другие старшие военнослужащие согласились с этой оценкой и отметили, что новобранцы и курсанты удивлялись, когда учились поднимать флаг и уважительно слушать национальный гимн. Прежде они ничего не знали об этих ритуалах[105]. Генерал Нерима Хикару, в какой-то момент командующий одной из баз ВВСС, был убежден, что «эти молодые люди не имеют чувства патриотизма и даже не узнают флаг и гимн своей страны. Их не