Хой! Опасный путь через туман - Ирина Клинских

нему на могилу. Словно взял кто-то и сердца из нас вырвал… Но все это чуть позже, а пока… Шестое июля – день отпевания и похорон… Лил совершенно дикий ливень, прямо стеной дождь стоял. Словно само небо прощалось с папой…

Маме выдали бумажку, в которой написано – скоропостижная смерть, вызванная сердечной недостаточностью. Но все эти бумажки – ерунда. Уверена, что-то мистическое воздействовало на него. Что-то вроде магической черной привязки… Я абсолютно никого не обвиняю, у меня нет на то достаточных оснований, но его московская подруга не желала папу отпускать от себя… И не хотела его возвращения в семью. Повторю – это мои предположения, построенные на внутренних ощущениях. То есть его тянуло в разные стороны. И в итоге просто разорвало. Вот сердце и не выдержало. И душа не выдержала. Мама, видя все это, предлагала ему: «Юра, давай расстанемся, что же ты мучаешься». Он был категорически против, ответив ей: «Галя, нет. Я просто без тебя не смогу». И она поняла – надо бороться. Не за себя, не за семью, а за его состояние и самочувствие. Но оказалось, что поздно уже… Он из семьи уходить никогда не хотел. Понятно, интрижки бывают у многих. Но жена, которая всегда ждет тебя с вкусным обедом, и двое маленьких дочерей – это было для него основным.

Папа умер в то время, когда еще не было такого разнообразия всего. Сейчас бы он уехал путешествовать, сходил бы к психологу. Тогда ведь ничего подобного еще не существовало, жизнь была другая. Ему нужно было бросить все и уехать куда-нибудь одному. И со временем все бы утряслось, он бы вышел с перекрестка на нужную дорогу. И энергии бы чистой набрался.

Самое печальное то, что папу можно было спасти. Но так ему выпало по судьбе, что он умирал среди людей, которые не придали значения его состоянию и забили тревогу слишком поздно. Не нужно было ему ехать ни на какие съемки. Он почувствовал себя плохо еще утром. Был бледным, внутри все горело. Проблема с сердцем была налицо – у него за грудиной жгло нестерпимо. Уже тогда надо было ехать прямиком в больницу. Отмечу с особым пристрастием тот факт, что за столько лет история смерти папы обросла самыми разными слухами и легендами. В некоторых из них фигурируют наркотики. Давайте поставим в этом вопросе точку раз и навсегда – его кровь была чистой, никаких веществ в ней обнаружено не было, это показали анализы. Я не знаю и не хочу знать, зачем он поехал в тот дом, где умер. И только в качестве предположения скажу – в это место нужно было не ему, а его подруге. Зачем? Пусть каждый читатель решает для себя сам. А вообще она зависимости своей никогда не скрывала.

А в том доме… Папе становилось с каждой минутой все хуже. Внутри кипело, да еще жуткая жара на улице. Хозяин жилища и подружка папы просто накрыли его простыней – мол, полежи, отдохни, сейчас все пройдет. А человек задыхается, угасает на глазах. Они взяли и ушли на кухню, оставив его одного в комнате на кровати. В таком состоянии… А когда вернулись – он уже был мертв. Почему они не вызвали «скорую» сразу же? Я не знаю. Испугались, видимо.

По стечению обстоятельств в тот злополучный дом на Барнаульской на вызов приехала родственница наших соседей, она знала нашу семью. И она потом сказала однозначно – папу можно было спасти. Просто «скорую» надо было вызвать сразу – и его бы откачали. Да, может, он долго лежал бы в больнице. Возможно, были бы последствия – но папа остался бы жив. Потом приехала милиция. Выяснилось, что у него пропал с руки браслет, а с шеи – цепочка… В нашу квартиру было совершено проникновение – пропали вещи и некоторые документы. Зачем? Для чего? Я до сих пор понять не могу. Мы знаем, кто это сделал. Но говорить об этом я не хочу.

Просто нет желания ни на кого лить грязь. Было, как было. Это уже история, а с ней не поспоришь. Главное – это жизнь папы. А она, к сожалению, оборвалась в тот день. 35 лет, почти 36… Это же самое начало жизни. Осознанной, взрослой, самодостаточной… Живи, воспитывай детей, пиши музыку, путешествуй… Но, к сожалению, некоторые люди его не берегли. Относились к нему халатно и потребительски. Они не думали, какая это будет потеря для страны, города, близких, родных, поклонников… 2000 год, смена эпох… Високосный год. А ведь папа предупреждал всех мужчин беречь себя, это было на последнем его выступлении… Но сам себя не уберег.

Роман Богословский. Ира, спасибо тебе. Представляю, как тяжело тебе было все это вспоминать, вновь окунаться в те страшные события. Действительно, ты права, с тех пор смерть Юры превратилась в легенду, в миф, в историю вроде «Перевала Дятлова», что ли… Однако лично мне видна вся неприглядная реальность тех событий – без мифотворчества и конспирологии. Полностью согласен, что вместо съемок клипа Юре нужно было сразу ехать в больницу. Понятно также, что лично ему в доме на Барнаульской делать было нечего и поехал он в это место по просьбе своей подруги, которая, имея сильную наркотическую зависимость, просто попросила его заехать куда-нибудь, чтобы «поправиться». Хой крайне ответственно относился ко всему, что связано с его детищем, с группой «Сектор Газа». И мог изменить свои планы, внести в них этот нелепый заезд в дом с сомнительной репутацией, только по чьей-то настоятельной просьбе. Никак иначе. Наверняка он просто позвонил кому-то из многочисленных знакомых и ему дали адрес, где можно быстро и без проблем решить эти мутные вопросы. Но – никаких обвинений. Жизнь поворачивается по-всякому. И смерть тоже. И обвинять кого-то конкретного совершенно не входит в задачу настоящей книги.

На самом деле все это не важно. Приходится признать, что без медицинской помощи Юра все равно не смог бы выжить в таком состоянии. Случилось бы это за рулем, или во время нанесения грима в Театре юного зрителя, или уже на съемках клипа «Ночь страха» – это вопрос второстепенный. Все, что требовалось Хою с самого утра 4 июля, – это медицинская помощь, срочная госпитализация. Ведь медсестра сказала однозначно – если б «скорая» приехала чуть раньше, его можно было бы спасти. А значит, его точно можно было вытащить, если б помощь была оказана еще раньше, сразу, незамедлительно, утром.

– Я ушел из группы в середине девяностых,