Люся, которая всех бесила - Тата Алатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хороший, значит, специалист попался, — обрадовалась Нина Петровна.
Ветров же только молча отсалютовал ей банкой пива.
Нина Петровна оставила ей свою читалку, где предусмотрительно отметила закладками «самые интересные места».
Ветров провел вечер в обнимку с пивом и телефоном, но заглянул к Люсе в спальню, когда она уже укладывалась спать.
Прислонился плечом к дверному косяку, сложил волосатые лапы на груди.
— В смысле — совершенно несовместимы? — спросил он.
— Ну, — ответила она, забираясь в постель, — архи — интеллигентные нежные создания с повышенной чувствительностью к чужим настроениям. А марены просто излучают всякую фигню. Ты на меня разозлишься, и у меня — бац! — тут же голова заболит. Ты решишь от меня что-то скрыть, а я — хлоп! — и сразу почувствую вранье.
В последнем утверждении она вовсе не была уверена, но решила, что хуже от него не станет.
Пусть трижды подумает, прежде чем обмануть наивную девушку.
— Понятно, — сказал Ветров.
— Ты вот что скажи: пойдешь на свидание с Вероникой? Пятница уже завтра.
Люся ожидала, что он опять распсихуется, но ее ждал сюрприз.
— Пойду, — с неожиданной покладистостью ответил Ветров. — В конце концов, ты права. Мы оба повзрослели, стали разумнее, лучше. Наверное, можем хотя бы поговорить друг с другом.
— Класс, — оценила она, ни на миг ему не поверив. — И в чем подвох?
— Нет подвоха, — он пожал плечами, — раз уж ты отправилась к свахам, значит, я тебя и правда достал со всеми этими мигренями и тошнотой. Так что почему бы мне не выполнить пустяковую просьбу, которая к тому же ни к чему меня не обязывает. Я просто поужинаю в приличном месте с не слишком-то приятной собеседницей. Переживу как-нибудь.
— И вот не надо мне одолжений, — вспылила Люся. — Не хочешь — не ходи! Мне-то какое дело?
Ветров, прищурившись, склонил голову набок, глядя на Люсю, как на подозреваемого во время допроса.
— Ты затеяла встречу с Вероникой мне назло, — резюмировал он скрипучим, раздраженным голосом. — Просто потому что едва меня выносишь. Это глупо — потому что, когда я злюсь, плохо становится тебе.
— Ну вот и не злись, — буркнула Люся.
Он был прав.
Может быть.
Совсем чуть-чуть.
Что-то в ней действительно так и подбивало дернуть большого пса за хвост, а потом обвинить его в том, что ее облаял.
— Я перестану злиться, если ты перестанешь меня злить, — возразил логичный Ветров. — В чем дело, Люся? Хочешь, чтобы я съехал?
— Нет, — вот сейчас она действительно испугалась.
Ветров на диване был залогом ее спокойного сна.
Без него Люся суматошно крутилась бы на простынях ночами напролет, прислушиваясь к каждому шороху и ожидая, что ее вот-вот начнут убивать.
— Я найду тебе другого сторожа, — расщедрился он, чрезвычайно недовольный, — хочешь, даже яга. Из-за которого ты не ныряла бы лягухой под кровать.
— Не надо мне другого, — всполошилась она, — и ты слишком много о себе воображаешь, если решил, что я обернулась из-за тебя! Просто накопилось все сразу.
— Тогда перестань меня провоцировать, — посоветовал Ветров сухо, развернулся и пошел на свой диван.
Люся хмуро натянула одеяло повыше.
Ну вот и что на него нашло?
Съехать он решил.
Этим полицейским лишь бы не работать.
И за что она только платит налоги?
Настроение, испортившись без всякого повода, оставалось скверным и на следующий день.
Люся поругалась с Носовым, который попытался наехать на нее из-за деда-коркора. Он ненавидел узнавать хоть что-то последним — а тут такой конфуз! Прочитать сенсацию в интернете, как распоследнему обывателю!
Потом она отчитала секретаршу Ольгу, все еще не выбравшую ресторан для корпоратива.
Полыхая, Люся наконец влетела в свой кабинет, раздумывая о том, кому бы еще испортить жизнь.
Она позвонила в пресс-службу видовиков и вынесла мозг начальнику управления по связям с общественностью — из-за глухого молчания о расследовании в «Вишенке».
Убедившись, что ее собеседник тоже взвинчен до предела, Люся бросила трубку и уже набирала главного прокурора, когда дверь в кабинет приотворилась. Оскорбленная Ольга сообщила, что пришла некая Марина Сергеевна Соловьева.
Люся не сразу сообразила, о ком идет речь.
А потом как сообразила!
Коркора-профессор, о которой говорил Великий Морж. Значит, она уже в городе.
— Зови быстрее, — велела Люся.
Ольга исчезла, а через несколько мгновений в кабинет вплыла худощавая высокая дама с черными короткими волосами, в салатовом спортивном костюме.
— Людмила Николаевна? — спросила она хорошо поставленным преподавательским голосом. — Олег Степанович сказал, что мы с вами подружимся.
Ну вот, а Люся-то думала, что вышла из того возраста, когда взрослые находили ей друзей.
— Добро пожаловать, — тем не менее ответила она с максимальным дружелюбием, на которое только была способна в нынешнем состоянии. — Давно вы приехали?
Марина Сергеевна посмотрела на часы на стене.
— Минут тридцать назад, — ответила она, — мои чемоданы валяются у вас в приемной.
— О.
Люся изумленно крутанулась в кресле.
С чего бы это коркоре так спешить к ней, чтобы примчаться сюда прямиком с поезда?
Зато — между прочим, достижение — она с гордостью отметила, что новая встреча с представителем этого вида уже не поразила ее так сильно, как тогда, в музее.
Что ж.
Человек ко всему привыкает.
— Я читала ваши публикации, — продолжала Марина Сергеевна, — и про навь, и про русалку. В прошлом году вы очень активно выступали за права трясовиц. Откуда такая симпатия к умертвиям?
— Такие темы всегда вызывают много комментариев и просмотров, увеличивают посещаемость. Больше читателей — больше рекламодателей — больше денег. Ничего высокоморального, только бизнес.
— Какая прямолинейность, — ее гостью, казалось, это даже восхитило. — Люблю людей, которые четко осознают свои мотивацию. Тем не менее вас никогда не возмущало, что наше общество ужасающе несправедливо, а виды находятся в неравных статусах? Скажем, родиться коркором — все равно что про́клятым. Или, например, арх-волки тоже остаются практически изгоями — из-за того, что им приписывают слишком плотную связь с загробным миром. Марены считаются похотливыми негодяями с тяжелой аурой. Но ведь не мы выбираем, кем быть.
— Марина Сергеевна, — перебила ее Люся, снова теряя терпение, — к чему вся эта