История морских разбойников - Иоганн Вильгельм Архенгольц

И вот, в одно утро, когда один из этих патрулей спокойно разъезжал под предводительством капрала, чрезвычайно способного для подобных экспедиций, в близлежащей роще послышались шаги лошади и мужественный голос какого-то человека, громко напевавшего старый национальный романс. Вскоре показался он из чащи. То был человек крепкого сложения и красивой наружности, но чрезвычайно загорелый. На нем было довольно ветхое солдатское платье, и он вел за собой прекрасного, богато оседланного арабского коня. Можно вообразить себе удивление солдат при виде бедно одетого человека, никому из них незнакомого, с таким превосходным бегуном.

– Стой! – закричал капрал. – Кто идет?

– Друг, – отвечал путешественник.

– Этого недостаточно, – возразил начальник патруля, – откуда ты и куда едешь?

– Я бедный солдат, возвращающийся из армии, выслуживший там очень поврежденную голову и пустой кошелек.

– А что, друзья, – продолжал этот странный солдат, – могу ли в свою очередь спросить вас, что это за город там под горой?

– И какого же черта приехал ты, – воскликнул капрал, – если не знаешь так же хорошо, как мы, что это Гранада?

– Как! Это Гранада! Madre de Dios[19], правду ли вы говорите?

– Такую же правду, как справедливо то, что ты кажешься мне выходцем из развалин Эль-Гамры, и из опасения, чтобы ты не сбился с дороги, мы представим тебя губернатору, которому путешественник, прибывший из такого отдаленного места, верно, порасскажет прелюбопытные вещи.

При этих словах солдаты окружили незнакомца, который нисколько не противился, и повели его в город, где все прохожие останавливались, делая разные предположения насчет оборванного солдата и дорогой лошади. «Это какой-нибудь дезертир», – говорил один. «Э, нет, – возражал другой, – это контрабандир».

Третий уверял, что это должен быть начальник разбойничьей шайки, несколько месяцев уже тревожащей окрестности, и все восклицали: «Да здравствует капрал! Да здравствуют молодцы его товарищи!»

Губернатор Эль-Гамры пил в это время шоколад в компании жирного францисканца. Молодая, очень красивая, но просто одетая девушка прислуживала им. Хроника утверждает, будто эта милая особа отыскала слабую сторону губернатора и обладала искусством вести его по своей воле. Когда донесли губернатору о призе ловкого капрала, его превосходительство чрезвычайно обрадовался: это было минутное развлечение, представившееся ему взамен страшной скуки. Он поставил до половины выпитую чашку на стол, велел принести длинную саблю свою, покрутил седые усы и важно уселся в кресло, приняв самый грозный вид, потом приказал ввести арестанта. Незнакомец, по-видимому, вовсе не беспокоился о своем положении, не обращал внимания на окружавшую его стражу и бросал на все его окружающее равнодушные или насмешливые взгляды.

– Бродяга, – сказал губернатор после минутного молчания, посвященного осмотру пленника, – кажется, нам придется посчитаться с тобой. Во-первых, кто ты?

– Ваше превосходительство, – отвечал бродяга, глубоко кланяясь, – я старый солдат, возвращающийся с поля сражения, покрытый контузиями и ранами.

– А, ты солдат? Однако, судя по твоему платью, ты не кавалерист. Откуда же взялась у тебя лошадь? Надо полагать, что она также с поля битвы? Что она так же покрыта контузиями и ранами, как ты?

– О, это история, которая очень удивила бы ваше превосходительство, если бы я рассказал ее с конца в конец. Я знаю насчет этой лошади дивные вещи, вещи, которые в высшей степени интересуют безопасность этого замка, Гранады и всей страны. Но я могу рассказать все это не иначе, как наедине вам, или, по крайней мере, только в присутствии особы, пользующейся неограниченной доверенностью вашей.

Губернатор призадумался, потом приказал капралу и его подчиненным выйти из комнаты, но оставаться в таком расстоянии, чтобы могли услышать голос его и поспеть на помощь при первом зове. Потом он сказал незнакомцу: «Этот монах мой духовник и я не могу ничего скрывать от него, что же касается до этой молодой девушки, то она неспособна ни к какой нескромности. Согласен ли ты объясниться перед ними?»

– Пожалуй, – отвечал он, – слушайте же внимательно. Как я уже говорил вам, я бедный солдат, изувеченный на службе отечеству. Мне дали отставку в Валльдолиде, и я отправился оттуда в свою деревню в Андалусии. Вчера при закате солнечном я проходил по равнине Старой Кастилии…

– Попался, обманщик! – воскликнул губернатор, вскочив с кресел. – Отсюда в Старую Кастилию сто миль!

– Ваше превосходительство, – продолжал незнакомец, не моргнув даже глазом при этой улике, – вы правы, и я тоже. Кажется, я докладывал уже, что имею рассказывать удивительные вещи, но надо стараться слушать меня с наибольшим терпением, иначе я буду принужден замолчать.

– Хорошо, продолжай, – сказал губернатор, закручивая свои усы.

– Так как наступала ночь, я оглядывался во все стороны, чтобы найти ночлег. Но везде – безлюдье и пустыня, не видно было ни малейшего следа обитаемого места. Нечего было делать: оставалось расположиться на земле под открытым небом. Но кто долго служил на ратном поле, тот очень легко может провести лишнюю дурную ночь во время мира.

Губернатор кивнул в знак согласия головой, бродяга тронул слабую сторону воина, незаметная улыбка мелькнула на губах его и он продолжал:

– Чтобы не утомить вашего превосходительства, скажу, что я продолжал идти еще с час, пока пришел к мосту, перекинутому через широкий провал, на дне которого сочился источник. На одном конце находилась мавританская башня, вся изъеденная временем, но нижняя часть ее еще уцелела. «Ладно, – подумал я, – вот славное убежище». Я спустился к источнику, чтобы напиться; потом открыл свою котомку, в которой нашел три луковицы и несколько ломтиков черствого хлеба, которые доставили мне превосходный ужин. Утоляя свой голод, я услышал над собой легкий шум, выходивший, по-видимому, из внутренности старой башни. Я стал прислушиваться и очень явственно расслышал топот лошади. В ту же минуту из маленькой дверцы в основании башни вышел человек, ведя прекрасную лошадь. Так как было очень темно, я не мог рассмотреть лица его, но мне тотчас пришло на ум, что существо моего рода, бродящее в эту пору в таком уединенном месте, должно возбуждать подозрение. Правда, это мог быть такой же честный путешественник, как я, но ничто не мешало ему также быть разбойником. Впрочем, мне нечего было терять, и я остался на своем месте оканчивать свой ужин, который возбудил бы зависть разве только у очень проголодавшейся собаки.

Человек, о котором говорю, свел лошадь к ручейку недалеко от меня, и тогда я мог рассмотреть его лучше. С удивлением, смешанным со страхом, увидел я, что он в древнем мавританском костюме, покрыт кирасой и стальной каской, лошадь погрузила морду в воду и пила… и пила ужасно долго.

– Приятель, – сказал я мавру, – у твоей лошади славная жажда: это знак хорошего здоровья.

– Она имеет право пить, – отвечал мавр, – потому что ровно год не слышала даже запаха воды.