Воин и дева. Мир Николая Гумилева и Анны Ахматовой - Ольга Черненькова

Он собирался приехать. По-прежнему крупным почерком поперек написано «Курры и гуси!». Легкая ирония по поводу его идеализации: «Что это так вдруг». Ведь обычно наоборот.

Все экзамены ему сдать не удалось, на экзамен по фортификации Гумилев не явился по уважительной причине: попал в госпиталь с подозрением на воспаление легких. Гумилев мог воспользоваться правом на переэкзаменовку, но у него не получилось, так как переэкзаменовка была возможна значительно позже, в 1917 году.

Между тем роман с Ларисой Рейснер стремительно развивался. Девушка ослепительной красоты влюбилась в Гумилева до беспамятства. Она ждала каких-то необыкновенных чувств и отношений, а Гумилев совершенно прозаически завез ее на прощание в какую-то гостиницу и, как она потом (когда его не стало) рассказывала в негодовании Ахматовой, сделал с ней «все». Правда, верный себе, он и ей предложил руку и сердце, выразил готовность жениться. Лариса в ответ стала говорить о том, как она любит Ахматову и очень не хочет сделать ей неприятное. Гумилев, по ее словам, ответил:

– К сожалению, я уже ничем не могу причинить Анне Андреевне неприятность.

В этом ответе слышится глубокая печаль.

Уже после отъезда Гумилева на фронт Лариса Рейснер встретилась с Анной Андреевной в «Привале комедиантов», заменившем «Бродячую собаку» после ее закрытия. В тот вечер давали представление театра марионеток. После спектакля Ахматова попрощалась с ней. Лариса была тронута. Она со слезами на глазах подошла к ней и, путаясь, волнуясь, стала говорить, что никак не ожидала, что Анна Андреевна заметит ее, заговорит с ней. Это после того-то, что было у Ларисы с ее мужем. Девушка поразилась благородству Ахматовой, а та просто ничего не знала о их романе. Теперь поняла, что перед ней еще одна жертва «арабского» темперамента Гумилева, которая считает себя его невестой.

Гумилев в полку с конца октября, живет в отдельной комнате. Денщик у него профессиональный повар, комната хорошая. В долгие часы одиночества Николай Степанович читает «Столп и Утверждение Истины» П. Флоренского. По-прежнему неистовое донжуанство во внешней жизни сочетается с глубокой духовной работой. Зреет будущий автор «Огненного столпа». Пока что пишет очень мало, в основном посвящения, эпиграммы. Однако есть предчувствие приближения «творческой грозы», как сообщает он в письме к Ларисе.

Для Анны это тоже важное время. «Все отнято: и сила, и любовь». Ее поэзия становится торжественной, религиозной, и, как писал О. Мандельштам в сентябрьской рецензии, «после женщины настал черед жены». И дальше: «Голос отречения крепнет все более и более в стихах Ахматовой, и в настоящее время ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России».

Война затягивалась. Впервые в мировой практике это была «окопная» война, когда месяцами никаких действий и продвижений. Гумилев не мог не заскучать. Анна вернулась в Петроград в середине декабря, остановилась у подруги, Вали Срезневской. Она собиралась побыть в городе день или два и ехать в Слепнево к Левушке. Однако задержалась. Решено было ехать с Кузьмиными-Караваевыми.

Неожиданно объявился Гумилев, отпущенный на рождественские праздники, и собрался ехать с ними. Это была странная рождественская встреча супругов. Как-то Анна пришла в «Аполлон», чтобы поговорить с М. Лозинским о четвертом издании «Четок», и спросила, где Николай Степанович. Лозинский ответил:

– Он с Ларисой Рейснер уехал.

Получилось, что невольно выдал товарища. Когда Гумилев вернулся домой, а он, видимо, остановился у того же Лозинского, он стал объяснять свое долгое отсутствие делами. Тут Анна и уличила его:

– Ты был с Ларисой Рейснер – мне Лозинский сказал!

Ох, и досталось потом Михаилу Леонидовичу! Гумилев очень рассердился на друга, хотя в чем его вина? Все-таки Николай Степанович не хотел огорчать Анну, старался скрывать свои амуры. А она, напротив, кажется, демонстрировала их.

Как-то, еще до Слепнева, они обедали на Николаевском вокзале. Тогда из Англии на короткое время в Петроград приехал Б. Анреп. Во время обеда Анна Андреевна все говорила о нем, жаловалась, что он не идет, не пишет. Гумилев не выдержал. Он ударил рукой по столу:

– Не произноси больше его имени!

Анна замолчала, но через некоторое время опять, робко:

– А можно еще сказать?

Гумилев рассмеялся:

– Ну, говори!

Пообедав, они вышли из буфета, направились к перрону. И тут в дверях возникает сам Анреп, о котором только что говорили. Борис Васильевич поздоровался, заговорил с ними. Анна Андреевна с царственным видом произнесла:

– Коля, нам пора.

И прошла дальше. Гумилев предложил пари на 100 своих рублей против одного рубля Анны Андреевны, что Анреп ждет ее у выхода. Ахматова приняла пари. И проиграла. У Николая Степановича было полное право требовать при следующей встрече (еще не здороваясь и не целуя руки):

– Давай рубль!

Нет, не были они равнодушны к соперничеству, и оба будто соревновались между собой, кто причинит больше боли супругу. Это при внешней доверительной дружбе и кажущейся широте взглядов. Чувствуется, как трудно искали они выхода из сложившегося положения, как не могли и не хотели мириться с двойственной жизнью, несмотря на все договоренности и мирные пакты.

Итак, они поехали в Слепнево встречать Рождество. Гумилеву скоро на фронт. В Слепневе с семьей он провел три дня: 25, 26 и 27 декабря. С Анной и Олей Кузьминой-Караваевой сходили на могилу Маши. Гумилев дал жене прочитать пьесу «Гондла». Анна, конечно, не могла не догадаться, что вдохновительница образа Леры вовсе не она.

Встретив с семьей Рождество, Гумилев отправился сначала в Петроград, потом на фронт. Новый год он встречал уже в окопах на Двине.

Февральская революция

Наступил роковой 1917 год. Анна встретила его в «обетованной земле», в Слепневе, где не чувствовалась война, а вся обстановка уносила ее в XIX век, в пушкинские времена. Она вспоминала и царскосельский дом, будто знала, что в нем им жить уже не доведется. 3 января Ахматова написала об этом:

На уровне инстинкта, каких-то тончайших колебаний Ахматова передает глубинное чувство неблагополучия семейного, тревогу за ближайшее будущее. Она предсказывает судьбу дома, отобранного во время революций, и предчувствует свою бездомность. И отношения с мужем здесь тоже затронуты: героиня видит «новую хозяйку», сменившую ее. Хозяин-то, видать, прежний: он пьет вино, чтобы забыться, но все же слышит, как бывало, за тонкой стеной несуществующую или призрачную беседу героини с пришедшим гостем.