Контроль - Алексей Калугин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его удивляло то, что рассказ «серого» почему-то не вызывал у него недоверия. Хотя это была самая дичайшая дичь из всех, что он слышал в своей жизни. Если, конечно, не принимать во внимание заявления президента России насчет всероссийского молебна, который должен был остановить Сезон Катастроф на территории вверенной ему страны. Сразу после молебна Москву накрыл очередной разлом, и президент с патриархом бежали в Казань. Где, по утверждениям астрологов, экстрасенсов и прорицателей, было самое стабильное и, следовательно, безопасное место.
Стоп.
При чем тут Казань?
– Сезон Катастроф начался год назад! До этого у нас на Земле все было в порядке!
– Я бы не стал утверждать это с такой уверенностью. Прошлое бывает столь же неопределенно, как и будущее.
Том озадаченно прикусил ноготь на большом пальце.
– Ну хорошо, допустим, я не знаю, что было в прошлом. А то, что знаю, не соответствует действительности. Но ты-то должен знать!
– Нет.
– Тогда, черт возьми, что ты тут делаешь? – вспылил вдруг Том, которому уже изрядно надоела вся эта неопределенность.
Должно быть, в виде исключения «серый» ответил на вопрос:
– Играю.
Левая рука Тома лежала на столе.
Пальцы будто сами собой выбивали какой-то простенький ритм.
Что-то похожее на марш шотландских стрелков.
Или на главную музыкальную тему из фильма «Челюсти».
Взгляд Тома был устремлен на маску «серого». Как будто он пытался проникнуть под нее. Чтобы увидеть наконец за маской реальное лицо человека.
Как можно судить о собеседнике, не видя его лицо?
– Я должен помочь тебе выиграть.
«Серый» чуть приподнял кисть руки и сделал отрицательный жест.
– Ты можешь спасти город.
– Как?
Кисть руки недовольно ударила по столу.
– Извини.
– Пакали дают возможность создавать новые варианты реальности в системе координат пространство-время. Один пакаль – просто пластинка с картинкой. Но комбинация даже из двух пакалей позволяет внести определенные изменения в существующий пространственно-временной континуум. Сказать со стопроцентной уверенностью, к чему приведет это измерение, невозможно. Составляя те или иные комбинации пакалей, игрок полагается только на собственную интуицию. Чем больше пакалей – тем интереснее может оказаться результат.
– Расскажи о конечной цели.
– Ее нет! За каждую удачную комбинацию игрок получает бонусы от Мастера Игры и тем самым повышает свой статус. За неудачные комбинации – штрафные очки. В принципе, каждый игрок может когда-нибудь стать Мастером. Но это не зависит от количества набранных очков.
– Но от чего-то это должно зависеть.
«Серый» развел руками.
– Приходит момент, и игроку сообщают, что он стал Мастером Игры. Все. Пойми, суть Игры в том и заключается, что в ней нет никакого смысла. Никто не получает никакой выгоды, никто не преследует личных интересов. Играя в Игры, мы создаем своего рода антихаос, который подавляет вселенский хаос, разрушающий Паутину Мироздания. Это как взаимодействие вещества и антивещества – бум! – и в результате нет ничего, только куча свободной энергии.
– В результате столкновения хаоса и антихаоса тоже происходит бум!
– Не совсем такой, как в случае с веществом и антивеществом. Бум! – происходит, но в результате снижается уровень вселенского хаоса. Однако это вовсе не означает, что гармонии в мире становится больше.
– Странно.
– В мире вообще очень много странных вещей. Паутина Мироздания сама по себе является порождением вселенского хаоса. Только это упорядоченный хаос. Хаос, который не рвет нити Паутины, а сплетает их еще более причудливым образом.
Том недовольно поморщился.
– Это трудно понять.
Чем больше Ахав говорил об Игре, тем сильнее все запутывалось. Становилось похоже на совершенно бессмысленную словесную конструкцию, представляющую собой некое сюрреалистическое подобие Эйфелевой башни, в которой все элементы были соединены между собой как попало, вкривь и вкось. Так что оставалось только диву даваться: как она не падает?
– Давай лучше вернемся к тому, что происходит в городе…
– Обернись.
– Зачем?..
– Обернись!
Том посмотрел назад.
Через чуть приоткрытую дверь в паб медленно вползало уродливое существо, отдаленно напоминающее человека.
Когда-то это была женщина. Наверное, лет сорока. Может быть, моложе. Сейчас все ее тело было чудовищным образом перекошено, как будто побывало в молотильной машине и каким-то образом выбралось оттуда живым. Но, получив тысячи ударов, деформировалось настолько, что трудно было определить, где у него расположен центр тяжести. Да и как оно вообще держится на ногах.
Женщина двигалась, подволакивая искривленные в коленях и стопах ноги. Руки ее, будто сломанные в нескольких местах, были раскинуты в стороны. Казалось, только таким образом ей удавалось сохранить равновесие. Хотя на самом деле для нее это было наиболее удобное положение.
Голова чудища была свернута к правому плечу. Волосы на голове растрепаны, спутаны, да вдобавок еще и слиплись в темные, заскорузлые колтуны. Подбородок полуженщины-получудовища был измазан красным. Так же, как и ее скрюченные будто ревматизмом пальцы. Такие же пятна были и на ее некогда белой ночной рубашке без рукавов.
Оскал на лице чудовища был похож на дьявольскую усмешку. За которой могло крыться лишь одно – желание вцепиться зубами в горло.
Существо передвигалось медленно, судорожными рывками. Как будто что-то внутри у него мешало двигаться быстрее. Но впечатление это было обманчиво. Выбрав момент, тварь могла броситься на жертву с кажущейся немыслимой скоростью и удивительным проворством.
Из-за спины женщины выскользнул мальчишка лет одиннадцати.
Вид у него был столь же отталкивающий и пугающий, как и у его спутницы. Слипшиеся, будто сжеванные волосы. Голова, свернутая к плечу. Уродливый оскал на искаженном чудовищной гримасой лице. Красные пятна на лице, на руках, на голой груди. Из одежды на нем были только синие шорты и один носок в красно-белую полоску на левой ноге.
– Черт возьми…
Только и смог сказать Том, растерянно взирая на уродливые существа.
Больше всего они напоминали зомби из фильмов Ромеро. Только реальные твари были куда страшнее киношных живых мертвецов. И кровь на них была настоящая.
Мальчишка широко разинул пасть.
Так широко, что вывернул нижнюю челюсть.
И издал пронзительный, протяжный вопль. В котором не было ровным счетом ничего человеческого.