Самый красивый кошмар - Светлана Алешина

— Так, давайте-ка сначала, — сказал с усмешкой, оглядываясь на меня, мой спутник. — А то мы по телефону разговаривали, и я толком ничего не понял.

Этот человек встретил меня на проходной, провел на крекинг-завод и теперь, похоже, вел по нему с экскурсией. Он мне представился Денисом Федоровичем Щегловым, заместителем главного инженера завода по эксплуатационной части — если бы я еще понимала, что означает все это наукообразное нагромождение слов! На вид ему было лет тридцать семь или сорок. Небольшого роста, коренастый, весьма мускулистый и хорошо сложенный, лицо загорелое, гладко выбритое, а вокруг губ какие-то странные неприятные морщины. Когда он говорил, я не могла оторвать глаз от этих складок вокруг губ, меня они просто шокировали, впрочем, я прекрасно знала почему. Был среди моих знакомых один человек с точно такими же неприятными складками вокруг губ, потом этот человек оказался отъявленным мерзавцем. Из чего, однако, не следовало, что мерзавцем окажется и мой собеседник, поэтому я изо всех сил гнала прочь от себя это неприятное впечатление.

— В принципе, если вы с телевидения, — продолжал он, оглядывая меня, — я думал, вы с телекамерами приедете, снимать нашу работу будете…

— Снимать передачу мы будем в студии, — терпеливо пояснила я. — Сейчас я только подбираю кандидатуру для участия в передаче, потом мы ее утверждаем и выпускаем в прямой эфир.

— И когда же передача?

— В пятницу…

— А сегодня понедельник, — сказал Щеглов. — Ну что ж, время у вас еще есть.

Мы шли по разбитой асфальтовой дороге мимо каких-то непонятных сооружений, похожих на огромные отстойники, в которых что-то бурлило, кипело, разбрасывая грязные брызги. Какая-то грязно-водянистая бурда источала запахи бензина, и над всем этим клубился, мгновенно рассеиваясь, пар, казавшийся воплощенным нефтяным зловонием. Я невольно морщила нос при виде всего этого.

— Да, специфических запахов у нас хватает, — сказал мой спутник, искоса смотревший на меня со стороны.

— Боже мой, что это? — проговорила я, кивая на одну из ванн, клубящихся паром и зловонием около нас.

— Нефтяные отстойники, — пояснил с невозмутимым видом Щеглов. — Перед каждым технологическим процессом реакторы промываются горячим паром. Водно-углеводородная эмульсия поступает сюда, в эти отстойники, где нефть частично осаждается, а частично… — Он, выразительно усмехнувшись, умолк. И до меня дошло.

— А частично смывается в Волгу? — переспросила я его.

— Именно! — подтвердил мой собеседник. — Экологический ущерб, впрочем, невелик. На берегу есть другой отстойник, там вода становится еще чище. Основная же грязь и, соответственно, самая большая вонь остаются здесь…

— И как же вы тут работаете? — спросила я, невольно содрогаясь от ужаса при мысли, что кто-то ходит сюда каждый день и проводит здесь по восемь часов рабочего времени.

— Вот так и работаем, — отозвался Щеглов. — На пенсию, как положено, в 60 и в 55 лет, никаких льгот за вредность.

— И женщины тоже?

— Именно, — подтвердил мой спутник. — Между прочим, женщин-то у нас около двух третей от всего персонала, в том числе главный инженер, Валерия Дмитриевна Рогачева, мой непосредственный начальник. Так что вы правильно сделали, что к нам приехали передачу о нелегкой женской доле снимать.

— Вообще-то наша программа называется «Женское счастье», — робко заметила я.

— Да? — Он от души расхохотался, покачав головой. — Ну, тогда вы ее переименуйте в «Женское несчастье», во всяком случае, несчастья вы здесь найдете больше. Вон, смотрите!

И он показал на дальний конец благоухающего бензином отстойника. На хрупких деревянных мостках я заметила двух женщин, одетых в какие-то темно-зеленого цвета балахоны, с оранжевыми касками на головах. Вдвоем они, напрягаясь изо всех сил, крутили рукоятки какого-то огромного вентиля, поддававшегося медленно и с трудом. Вдруг струя белого пара поднялась откуда-то снизу, окутала обеих работниц на манер заградительной дымовой завесы, сквозь которую я едва различала, как они, пытаясь уберечься от горячего пара в складках своего балахона, продолжают возиться около злосчастного вентиля, крутить его тугие рычаги.

— Вон, видели? — сказал, саркастически хмыкнув, мой спутник. — Мужиков на такую работу надо, тут мужская сила нужна. Да разве мужиков заставишь? — Он безнадежно махнул рукой. — Низкоквалифицированная работа, оплата мизерная… Кто на такое согласится? Только женщины!

— А можно я с ними побеседую?

Мой спутник резко обернулся и пристально посмотрел на меня.

— Успеете, еще побеседуете, — сказал он несколько отчужденно. — Здесь таких, знаете, целый завод. Сначала зайдем к главному инженеру.

В это время мимо нас прогрохотал, обдав бензиновой вонью и пылью, бензовоз. Отважно подскакивая на ухабах, он свернул куда-то за угол и скрылся из виду.

— Так! — хихикнув, сказал Щеглов. — Уже средь бела дня авиационный керосин воруют!

Я с изумлением оглянулась на него:

— А почему вы так решили? Может, это вовсе не керосин…

— А запах? Вы не чувствовали запах?

— Запах как запах, — я пожала плечами. — Бензиновый, как и все они…

— Ну, нет! — Он расхохотался. — Запах керосина совершенно особенный. Лично мне этот запах до сих пор мой старый сарай напоминает. У нас там керосиновая лампа была, мы с ее помощью в погреб лазили. У вас никогда не было старого сарая с керосиновой лампой?

Я отрицательно покачала головой.

— Вон, глядите! — Он показал мне на тот самый бензовоз, остановившийся неподалеку за углом. — Еще тепленьким берут!

Люк у цистерны бензовоза был теперь открыт, и в него свисал толстый пожарный шланг, по которому, наверное, уже лилось внутрь топливо. Шланг был прикреплен к какой-то толстенной трубе, уходившей одним концом внутрь большого производственного корпуса, другой конец этой трубы скрывался где-то вдали, в лабиринте таких же толстых труб. На нас, внезапно появившихся из-за угла, водитель бензовоза не обращал ни малейшего внимания.

— А почему вы решили, что керосин именно воруют? — недоумевающе спросила я Щеглова. — Вид у рабочего, знаете ли, очень в себе уверенный и спокойный.

— Значит, просто очень в себе уверенный вор, — заметил Щеглов. — Понимаете, для аэродромов мы отправляем керосин по железной дороге или в больших пятнадцатитонных автоцистернах-полуприцепах. Видели, наверное, на аэродромах такие цистерны-полуприцепы к пассажирским самолетам всегда подгоняют для заправки?

Я подтвердила, что, конечно, видела.

— Ну, вот, — продолжал Щеглов. — А иначе просто нерентабельно, самолеты керосина столько жрут. А у этого трехтонная цистерна! Этим керосином, что он теперь налил, разве что «кукурузник» заправить можно, да и то только на два часа полета. Для чего ему тогда, спрашивается, этот керосин?