Коло Жизни. Бесперечь. Том второй - Елена Асеева

Есислава вельми переживала, узрев свое изображение еще на векошке в зеркале… словно вновь… и вновь глядючи на эти полосы, испытывала вмешательство Родителя в плоть. И удивляясь лишь одному, почему на лбу оказалось две, не одна полоса.

– Не надобно расстраиваться, – благодушно прокатился по зале бархатистый баритон Дивного.

Бог тотчас поднялся с кресла, и, двинувшись к девушке, присел на корточки обок ее сидалища. Он протянул руку, неспешно убрал с ее лба длань, и нежно огладив полосы указательным перстом, сказал:

– Не надобно только расстраиваться, моя драгость. Коль они тебе не нравятся их всегда можно прикрыть золотым ободом, венком, короной, венцом. Хочешь, тебе это подарят Зиждители. Кто из нас? Расы? Атефы? Димурги?

Еси совсем чуть-чуть вглядывалась в черты лица Бога в его бирюзовые очи, как и у Першего поглотившие всю склеру, выпуклые, нижние веки, увитые длинными густо закрученными ресницами и вроде проходящими по одной линии прямыми, короткими бровями. Большой рот с удивительными по цвету чермными блестящими губами, купно покрытыми темно-русыми волосками усов и бороды, короткий с вогнутостью в средине и слегка вздернутым кончиком нос все было столь знамо и единожды позабыто. Еще малость девушка медлила, и тем мыслям нынче вторили парящие в своде облака. Сменившие не только цвет на тускло-голубой, но и форму… больше похожую на сетчатый ковер, где перемешивались клоками светлые тона с многажды более темными.

– Я хочу, – озвучила свои желания юница и перевела взор с Дивного, на лицо его старшего брата. – Чтобы ты Перший подарил мне обод. И он напоминал змею похожую на ту, что сидит на твоем венце. – Еси смолкла, понеже узрела как пронзительно зыркнула на нее та змея. А потом много тише дополнила, – ибо я вельми, – голос ее низко дрогнул, и она тотчас поправилась, – и я, и Крушец мы очень тебя любим Отец.

Есинька оказавшись на маковке, в короткий срок набралась сил, вероятно, потому как попала в опытные руки мастеров лекарей, каковыми считались бесицы-трясавицы. Хотя, если говорить откровенно, осматривала все это время девушку одна Трясца-не-всипуха, она же поила ее настойками, весь остальной уход поколь продолжали осуществлять Ночницы, к которым также присоединились еще две. Ночница-панча и Ночница-шата, соответственно -пять и -шесть. Стынь в эти дни приходил к юнице редко, чаще у нее бывал Перший или Опечь, в первый миг, поразивший Есиславу какой-то едва зримой зеркальностью глаз. Опечь явственно напомнил кого-то Еси, но кого, она так и не смогла вспомнить. Однако, переворошив пропущенные видения, четко припомнила… а припомнив, сказала Першему, что в прошлой жизни Крушеца, Влада с этим Богом не встречалась.

– Тебе это только кажется, – уклончиво отозвался старший Димург, голубя волосы девушки и тем стараясь успокоить.

Есислава не стала спорить с Богом, хотя воспоминание в котором впервые Владелина встретилась с Димургами, было слишком мощным. И пред очами ее все еще словно колыхались зеркальные стены, чрез каковые вошли в залу четыре сына Першего. Могутность и ладность фигур Богов сразу потрясли Владу и мгновенно навеяли дотоль посылаемую Крушецом смурь и теплоту. Есинька долго после прокручивала в голове ту первую встречу Владелины с Димургами, и успокоилась лишь погодя, когда прощупавший ее тревоги, Перший пояснил, что Опечь какое-то время находился вне печищ, посему в воспоминаниях отсутствует.

Как только Еси, по мнению Трясцы-не-всипухи достаточно окрепла, положили провести лечение больного глаза. На этот раз в комнату, как ее величали комлю, пришел Стынь, однако стоило ему сказать о проведения вмешательства, как девушка отозвалась решительным отказом и более того горько заплакала.

– Нет! нет! не хочу! – прокричала с горячностью на все доводы Господа юница, и, уткнув лицо в раскрытые длани, яростно закачала головой.

Она сидела на своем ложе, ибо недавно пробудилась, впрочем, успев умыться и покушать.

– Не заставляй меня Стынюшка… Я уже свыклась с глазом, ничего мне и так терпимо, – погашая в себе слезы и рыдания, проронила девочка. – Но я не смогу пережить еще одного вмешательства… Что? Что теперь мне расчертят щеку, глаз? Чтобы я каждый раз того касаясь вспоминала испытанный мною ужас. Если бы ты знал… знал, что лечение Родителя из себя представляло для меня… ты бы. – Есинька судорожно передернула плечами, и, схватив овальную подушку уткнув в нее лицо, точно подломленное деревце, повалилась на ложе. Продолжая плакать и туго кинув в сторону Бога, – и вообще уйди! Уйди отсюда!

– Малецык пойди поколь… Сходи к Опечу, мой любезный, – раздался хоть и умягченный, однако не допускающий возражения бас-баритон Першего.

Старший Димург ноне без венца бесшумно вошел в залу, и неспешно подступив к ложу, опустился на него. Он, не мешкая, подхватил вздрагивающее тельце юницы на руки и прижав его к груди, единождым действием погасил в нем всякую боль. Стынь, между тем, исполнил распоряжение Отца, и покинул комлю, обаче, не скрыв собственной удрученности, по поводу того, что впервые не сумел успокоить девушку.

– Не плачь моя бесценность, – прошептал, умиротворяя Еси, Перший и убрав от ее лица подушку, ласково прикоснулся губами ко лбу.

Бог нежно провел перстами по щекам девушки, смахивая оттуда остатки слез, также как и с очей, а после прикоснулся губами к выпуклой спинке носа и наново ко лбу. Першему единственно кому туда себя позволяла целовать Есислава.

– Не надобно так расстраиваться. Посмотри лучше, что я тебе принес, – в голосе старшего Димурга прокатилась такая теплота, одним духом поглотившая все огорчение Есиньки, снявшая волнение и напряжение с человеческой плоти.

Перший усадил девочку себе на колени и выставил пред ней мощную, хотя и вельми сухопарную, руку, показав лежащую на длани свернувшуюся по кругу серебристую змею, вцепившуюся в собственный хвост и вогнавшую пасть да белые слегка загнутые клыки глубоко себе в плоть. По первому Есиньке даже показалось, что змея живая и сейчас шевельнувшись, выпустит из своей цепкой пасти хвост да зыркнет в ее сторону крупными желто-янтарными очами. Отчего невольно девушка дернулась вправо и плотнее прижалась плечом к груди Бога. Однако, погодя она поняла, что это был лишь мастерки твореный обод, об оном она просила Першего.

Широкий в три пальца обод должен был полностью не только скрыть полосы, но судя по всему и весь лоб как таковой. Гладкая блестящая чешуя зримо проступала каждой своей пластиночкой, вельми разнообразной по форме, на теле змеи. На округлой голове просматривались не только крупные очи, но и щели для дыхания, что говорило об этом ободе, как о великом произведении. Голова и брюшко змеи имели серовато-серебристый оттенок, а спина почти металлический отлив, что еще больше придавало ей жизненности.

Есислава несмело протянула навстречу ободу палец и трепетно огладила, ее чешуйчатую поверхность, негромко молвив:

– Очень красиво, но она не похожа на твою.

– Это несколько иная змея, – не мешкая пояснил Перший, внимательно оглядывая девушку и тем взором придавая ей бодрости. – Я создал змею таким образом, чтобы ты всегда видела ее истинный вид, все же иные люди будут видеть лишь то, что желают… Чаще всего только серебряный обод.