Дезертиры с Острова Сокровищ - Александр Секацкий

На воле, в джунглях мегаполисов, вроде ничто не напоминает нашу шкатулочку. И все же есть неуловимое сходство… или, может быть, настоящая альтернатива. Рука протягивается не к любимой полке, а к ближайшей желтой ленточке, при этом извлеченное произведение может вовсе не понравиться. Но ведь оно кем-то персонально предложено и, значит, кого-то задело, его можно тут же обсудить. Другие всегда рядом, и каждый день приносит тебе порции настоящих новостей – все они в каком-то смысле новости о тебе. Прежде книги были на полках, новости в телевизоре, а другой в воображении. Все было консервированным и пастеризованным, включая и наслаждение. Теперь – все свежее, задевающее за живое. Жизнь в шкатулке временами по-прежнему влечет, можно, пожалуй, провести в ней краткосрочный отпуск, не более того. И мы наконец понимаем, в чем тут дело. Дело в том, что при всех своих тихих радостях это загробная жизнь – и, может, нам когда-нибудь предоставят ее в виде бонуса. Пока же нам предоставлен куда более редкий и прекрасный шанс жизнью пожить (ибо все мы смертью умрем, как говорит Библия), и выбрать участь заживо погребенного – не самое предусмотрительное решение.

Парящая-над-Землей в свойственном ей стиле точно обозначает суть дела. Пока действует безальтернативность целей потребительского общества (поддерживаемая гипнотическими усилиями Гидры), приватная шкатулка представляет собой отдушину, палату ежедневной персональной реанимации. Но обретенный мир построен на прочных основаниях. В нем осуществляется не только бытие-вопреки – новое единство стихий-первоэлементов складывается в собственную автономность, возникает самодостаточность нестяжательской вселенной, безотносительная к сложившемуся ходу вещей. Дети, выросшие в обмане, все еще адаптированы к нему, как к земному тяготению. Но и они уже начинают чувствовать притяжение другой планеты, формирующейся в недрах оскверненной, богооставленной Земли.

* * *

Нельзя обойти вниманием и вопрос, который обличители движения считают неразрешимым, хотя обычно приберегают его напоследок, когда у них не остается уже других аргументов. Тогда они, заранее торжествуя, спрашивают: как быть с возобновлением расходуемых ресурсов? Можно сколько угодно издеваться над производителями, можно называть их живыми роботами и вещеглотами – но что вы есть-то будете, во что одеваться, когда храмы пользоприношения закроются, а их послушники и прихожане разбредутся?

За торжествующим вопросом, как правило, скрывается один и тот же контекст: мы, ответственные, полезные члены общества, создаем, а вы, с вашим поперечным бытием, только тратите, расходуете, пожинаете то, что не сеяли… Обличителей не смущает, что обличают они, в сущности, рекомендации самого Иисуса, которые им никогда не доводилось проверить на практике. Не сомневаются они и в том, что дезертиры с Острова Сокровищ окажутся застигнутыми врасплох. И конечно же, ошибаются: проблема возобновляемых ресурсов была с самого начала одной из главных, тем более для бланкистов. Только вопрос следует правильно поставить.

Начнем с того, что бо´льшую часть вины обвинители сваливают с больной головы на здоровую, ведь бессмысленное растранжирование ресурсов – это фетиш именно общества потребления. Стоило бы, например, задуматься, сколько труда, времени, драгоценного вещества самой природы вложено в производство безделушек, – и мыслители, от Николая Федорова до Хайдеггера и Бодрийяра, разумеется, задумывались об этом. Охотники и собиратели племен чуть ли не каждодневно сокрушаются о загубленных душах стихий. Они смотрят на витрины с соковыжималками и уплотнителями волос, с горечью сознавая, что ради этих потребительских фетишей оставили пустующими недра, ископав в них все ископаемые. Понятно, что алчные производители-изводители не пощадили и себя. Так и хочется привести остроумное наблюдение Купрума:

Я понял, как следует правильно расшифровывать данную Марксом формулу капитала. Она там у него встречается в двух видах: «Д – Д’» и «Д – Т – Д’». Типа деньги – товар – деньги. А «д-штрих» расшифровывают как прибыль, эффект самовозрастающей стоимости. Но я бы первое «Д» расшифровал как добро – нечто, предоставляемое нам природой, а «Д’» как дерьмо, результат преобразующих усилий, направленных на придание товарной формы во что бы то ни стало. В итоге формула «Д – Д’» будет у нас означать ускоренный и непрерывно ускоряющийся перевод добра на дерьмо.

Такие вариации, впрочем, достаточно популярны в народе. Нельзя не отметить, что подвесные обмены обходятся с вещами гораздо бережнее: многие штуковины, попадающие в подвеску как уродцы и мертворожденные гомункулусы, заботливо выхаживаются, становятся предметом пристального внимания, а следовательно, и человеческого опыта. Общество потребления, обвиняя общины в расточительстве и легкомыслии (преступном легкомыслии, как любят выражаться публичные обличители), с позиций вольных общин само отличается преступным легкомыслием. Тратя витальные и экзистенциальные ресурсы на производство бесчисленных артефактов, оно почти не востребует прекрасные дары, о которых сам их Создатель весьма положительно отозвался в седьмой день творения. Не пополняется копилка совместной чувственности, скудеет опыт бытия-с-другим, забывается сказка странствий длиною в тысячу и одну ночь. Даже форма произведения как таковая, способная нести в себе великую силу и очарование символического, используется преимущественно как инструмент «Д’-накопления», как файл, который копируют, не открывая. Поскольку для вольных охотников все это действительно очень важные вещи, они не перестают поражаться экзистенциальной неприхотливости благополучных и преуспевающих мира сего, их минимализму в ответственном деле проживания жизни. Иной нестяжатель порой с легким ужасом думает: не дай бог мне впасть в такую нищету…

И тем не менее проблема возобновляемости ресурсов в самом прямом смысле этого слова существует. Нельзя сказать, что она решена полностью, но принципиальный подход к решению был одобрен и принят на съезде в Сингапуре семь лет назад. Тогда некоторые племенные вожди предлагали «не заморачиваться» проблемами далекого и неопределенного будущего и, соответственно, не откладывать на завтра то, что можно отложить на послезавтра.

Однако основатели движения, в их числе и сам Бланк, соглашаясь, что в условиях оголтелого вещизма и систематического перепроизводства есть вопросы более актуальные (проблема прочности толоконного лба, например), предложили все же поразмышлять на тему «Что же будет, если производство остановится». Ведь, как бы там ни было, племена пользуются транспортом, походными ноутбуками, родильными домами – да и хлеб насущный не материализуется из воздуха сам собой. В принципе может возникнуть ситуация, когда от дезертиров потребуется вклад в производство используемой ими продукции и в поддержание некоторых инфраструктур.

Участники съезда после короткой дискуссии предложили использовать вахтовый метод. Суть его такова: в джунглях формируются добровольные бригады, которые затем на короткое время командируются в экономику. Отстояв вахту ради благополучия товарищей, люди возвращаются на родину, а их сменяет следующая вахта.

Предложение в принципе не встретило возражений, были высказаны лишь сомнения насчет готовых откликнуться добровольцев. В итоге съезд определил несколько городов, где решено было сформировать чрезвычайные вахты и провести учения (в их число попал и Петербург). Опыт показал, что с желающими постоять за товарищей проблем не было. После объявления учебной тревоги призывники, от авиадиспетчеров до профессоров университета, собрались за несколько часов. Конечно, далеко не всем из них удалось заступить на вахту (следует учесть сопротивление городских властей), но те, которым удалось, в принципе без проблем справились с задачей, обеспечив двухнедельное прикрытие.