Амальгама 2. Тантамареска - Владимир Торин

– Все бросили меня, все! – Нерон раздирает на себе одежду, потом хватает меч и неумело пытается воткнуть его себе в сердце. Кожа на груди расцарапана в кровь, меч в очередной раз летит на каменные плиты. – Вот она, верность! Все только и ждали, когда можно будет наброситься на меня всей стаей и разорвать, разорвать, разорвать!

Нерон машет скрюченными руками, показывая, как ими можно разорвать что-то человеческое, еще теплое и живое. Он сам не раз видел, как это делается. Но это всегда происходило по его приказу и всегда – с кем-то другим, не с ним! И большая шумная императорская свита улюлюкала и свистела ничуть не хуже любого из плебейских ярусов ипподрома. А теперь никого из этой свиты нет рядом, никого из военачальников! Даже рабы разбежались, предчувствуя беду! Нерон заламывает руки и кричит, надрывно кричит, и крик этот звонким эхом разносится в пустом доме. Впрочем, нет. Один человек здесь есть. В углу, на резной скамье, притулился прекрасный юноша. Светлые кудри обрамляют чистое открытое лицо. Ровные прямые губы и нос образуют на этом лице правильный геометрический узор, оттененным ласковым светом луны. Голубые глаза полны слез. Юноша печально смотрит на своего императора.

Глафира откуда-то знает, что юношу зовут Спорус, он кастрирован и обручен с императором официальным браком, он верит ему и остался единственным, кто не покинул своего хозяина. Ему тоже страшно, но он не может бросить в беде человека, которого любит. А страшная развязка вот-вот наступит, потому что вооруженные люди уже два дня и две ночи ищут Нерона по всему Риму и уже, конечно, вышли на верный след.

Сегодня ночью все произойдет. Это понимают и Нерон, и Спорус, и почему-то Глафира.

Нерон опять кричит, и ему чудится, что вокруг сжимают кольцо его многочисленные жертвы: обезглавленные, повешенные, разорванные дикими зверями, с переломанными костями, выколотыми глазами, с содранной кожей, заживо сожженные и заживо закопанные – все они обступают своего императора и тянут к нему окровавленные руки. Нерон отбивается от них гладиаторским мечом и пытается объяснить им:

– Я был великий артист, вы же знаете! Я был великий артист! Артисту нужно вдохновение, артисту нужны искренние эмоции. Сейчас вы губите великого артиста. Какой артист погибает!

Он прыгает из стороны в сторону, размахивая мечом перед видимыми только ему призраками. Спорус плачет. По просьбе Нерона, он уже пытался лишить императора жизни и несколько раз приставлял этот короткий меч к императорской шее, которая от прикосновения холодного металла вдруг покрывалась маленькими капельками пота, а жилы натягивались как тетива варварских луков. Но меч дрожал в руке Споруса, у него не было ни решимости, ни сил, чтобы убить своего господина.

– Что же это такое?! – вопрошал Нерон у своих страшных призраков. – Меня даже убить некому! – В который раз со звоном ронял меч на мраморные плиты и продолжал рвать на себе одежды. Спорус плакал от бессилия, что ничем не может помочь любимому человеку.

– Живодер, тебя же любят! – прокричала Глафира. – Пока тебя любят, ты должен быть счастлив!

Нерон поднял голову и посмотрел на Глафиру.

– О чем ты говоришь? О любви этого раба? – И он махнул рукой в сторону Споруса. – Он же ничтожество!

Глафира опешила. Нет, не от черной неблагодарности этого странного человека, который даже в одном шаге от смерти отказывался признавать любовь, а от того, что Нерон вдруг заговорил именно с ней. До этого момента Глафира чувствовала себя лишь незримым наблюдателем в этом странном сне. Но тут ей на плечо легла рука. Она обернулась и увидела Куалькуно. Он улыбнулся.

– Когда человек сходит с ума, когда все чувства на пределе, когда рядом – дыхание смерти, в такие моменты человек слышит нас, а иногда и видит…

– Кто ты? Ты, это ты подстроила! – визжит Нерон и направляет меч на Глафиру. – Ты, женщина в черном, кто ты?!

Глафира делает небольшой шаг вперед, Нерон отпрыгивает, меч в его руке дрожит.

– Я не боюсь тебя! Смерть, смерть, это смерть, я знаю! О какой любви говоришь ты мне, Смерть? Мне, великому императору? Мне, великому актеру?

Спорус смотрит на своего правителя с жалостью. Глафира показывает на кастрата.

– Целуй ему ноги, Нерон! Только его любовь сегодня согревает тебя в твоем безумии и освещает твою страшную душу. Он – то единственное, что тебя спасает!

– Что говоришь ты, безумная черная женщина? Он – раб, бессловесная скотина для удовлетворения похоти! Ему неведома любовь!

Спорус плачет. Глафира ощущает стремительное приближение вооруженных людей. Они размахивают факелами уже совсем недалеко от ворот виллы, они ищут Нерона, и они его сегодня найдут. Спорус, как ни странно, тоже чувствует приближение этих алчущих крови людей, и у него в душе неспокойно. Он волнуется за господина, представляя, на какие муки будет обречен этот человек. Он долго смотрит на Глафиру, потом бросается перед ней на колени и кричит, молитвенно сложив руки на груди:

– Черная госпожа, сделай так, чтобы он не мучился. Ты же можешь, это же в твоих силах! Пожалуйста, сделай так, чтобы ему не было больно!

– Странно. Ты просишь за него, совершенно не заботясь о себе. Ведь тебя тоже ждет страшная участь?

– Он. Пусть он не мучается, пусть ему не будет больно. Он страдает… – Спорус размазывает слезы по румяным юношеским щекам и показывает на Нерона. Тому действительно плохо. Он только что услышал крики людей, окруживших виллу, и с ужасом ждет момента своего пленения. Еще раз нетвердой рукой хватает он короткий гладиаторский меч и нацеливает себе в сердце. Руки дрожат.

Спорус, не мигая, сквозь слезы смотрит на Глафиру, и губы его шепчут: «Пожалуйста! Помоги!» Глафира подходит к Нерону, одной рукой обнимает императора, другой берется за рукоятку меча и резко сводит руки вместе. Меч входит в тело Нерона одновременно с его смертельным вскриком. Именно в этот момент на террасу врывается вооруженная толпа горожан. Нерон, бездыханный, падает на глазах у сотен свидетелей. Глухо звякает о мрамор упавший гладиаторский меч. Глафиру не видит никто, кроме Споруса. «Спасибо», – шепчут его губы, он бросается оплакивать тело человека, которого спасла от страшных мучений всего одна любовь.

Алексей и фон Дассель не могли долго оставаться в воровской малине. Секунды летели быстро. Кудрявый, внимательно посмотрев на бегущие секунды, осторожно поинтересовался:

– Это что же получается, что всему миру жить осталось сорок часов, двадцать две минуты и тринадцать, нет, двенадцать секунд?

– Да, – коротко ответил Алексей, – и время это стремительно убывает.

– А может, плюнуть на все, да и пусть оно летит в тартарары? – махнул рукой Махно.

– Я уже как-то раз махнул… – задумчиво проговорил Шило. Его уже вернули с балкона обратно к столу, и он рассказал товарищам о своей матери. История эта серьезно прибавила в весе всему тому, что рассказывал Алексей и во что так трудно было поверить, – уж больно фантастически все выглядело. Секретная база в лесу, где проводятся психологические эксперименты по проникновению в сны, общение с духами и ангелами, которые цитируют Библию, всесильная ФСБ и приближающийся апокалипсис – все это могло бы быть хорошими ингредиентами шпионского романа или остросюжетного приключенческого фильма. Но никак не походило на историю из реальной жизни.