Жертва особого назначения - Александр Афанасьев

– Лучше? Ты видел, что творили в Чечне? Что творили в Сирии – целые рвы, в которых останки растерзанных людей. Это, по-твоему, лучше?

– Новый мир рождается, как ребенок. В боли и крови.

Я поднялся на этаж выше.

– Ты просто кровавый урод. И ничего больше.

– Новый мир. Мир, где будет вера. Не важно какая, но она будет. Это вы убили веру и продолжаете ее убивать. Ваш мир лжив и равнодушен.

– А твой мир правдив? Ну же, скажи, ублюдок. Когда вы приходите куда-то, то превращаете это место в помойку и говорите, что это райский сад. А потом вы убиваете тех, кто с этим не согласен. Не мои слова.

– Интересно, а чьи?

– Какая разница? Хочешь убить и его?

– Да, хочу. Эти слова как яд.

– Вот видишь. О какой правде ты говоришь?

Я попытался открыть одну из дверей. Она не поддалась. Тяжеленная винтовка сильно мешала.

– А по-твоему, правда – значит говорить, что хочешь? Нет, правда – это то, что обеспечивает выживание народа. Веры.

– Однажды тебе перестанут верить. Что бы ты ни говорил.

– Нет, не перестанут. Время на исходе.

– Тогда скажи, что ты хочешь, и покончим с этим. Мне интересно.

– Я хочу снести этот мир до основания. Тот, который ты защищаешь. Коммунисты не смогли этого. Утратили веру. Но мы – сможем.

– Ошибаешься.

Мне все-таки удалось открыть дверь, я лег на пол и пополз. Интересно, каково поле зрения прицела и какова разрешающая способность матрицы? Он сможет увидеть открытое окно? В этом прицеле электронная схема, не оптическая. Там есть электронный зум, как в камере, но изображение расплывается.

Или я ошибаюсь? И он намного ближе, а на винтовке обычный прицел?

– Мы снесем все до основания. Пройдем войной. Черт, ублюдок!

Последние слова он буквально выкрикнул.

– Что? – спросил я.

– Будь ты проклят! Будьте вы все…

Осыпалось от выстрела стекло – где-то правее. И тут я услышал далекий, но сильный взрыв. Хлопок взрыва.

Подстава? Или нет? В конце концов, он не должен был высовываться, не должен был просто так стрелять. Его могли просто засечь.

А после взрыва точно будет объявлена тревога.

Я рискнул – открыл окно и высунулся – буквально на секунду. В двух с лишним километрах от меня, на недостроенной башне Радио и телевидения Ирака, бушевал пожар. Это место никто не прикрывал просто потому, что от него до места встречи было предельно далеко. Никто не думал, что выстрел прогремит оттуда.

Но кто и откуда запустил ракету? Или он сам на чем-то подорвался?

В коридоре послышались шаги. Осторожные. Я направил пистолет на дверь, готовый стрелять в любого, кто войдет.

– Саша.

Голос был знакомым.

– Саш, не делай глупостей. Все кончено. Я могу войти?

– Павел Константинович, вы один?

– Нет, еще пара товарищей. Ты их не знаешь.

– Заходите один. Не торопясь. Очень не торопясь.

Павел Константинович заглянул в комнату, показал руки. Потом зашел сам.

– Все нормально. Опусти пистолет. Все кончилось.

– Дальше – ни шагу. Теперь пусть заходят те, кто с вами. Увижу хоть намек на ствол – открою огонь.

– Все кончилось. Мы все сделали. Ты все сделал. Не дури.

– Хрен кончилось. Считаю до десяти. Не зайдут – открою огонь.

– Ты охренел? Положи автомат, это приказ. Слышал?

– Пять. Четыре.

Павел Константинович испугался. Это было видно. Он знал меня, а я знал его. И он понимал, я могу и выстрелить.

– Заходите! Оружие оставьте в коридоре. – И уже ко мне: – Ты что творишь?

– Я просто больше не верю. Никому. Пусть заходят. И без глупостей.

Зашли двое. Один был москвич – я его помнил. Второго я не знал.

– К стене. Руки держать за головой. Стреляю на первое движение.

– Ты, Зин, на грубость нарываешься, – сказал тот, которого я не знал, с простоватым, грубым лицом.

Вместо ответа я выстрелил. Пуля проделала в стене кратер – аккурат между этими двумя. Брызнула штукатурка.

– Ты охренел? – резко сказал этот второй, сбледнув с лица.

Москвич молча поднял руки. Умный. Я прицелился в пах незнакомому. Я, кстати, так и сидел на полу, чтобы не подстрелили с улицы.

– Руки в гору. Или яйца по полу собирать будешь. Делай.

Он медленно поднял руки.

– Так. Ваш позывной какой? – обратился я к Павлу Николаевичу.

– Ястреб один.

Я достал рацию левой рукой, правой держа автомат. Включил на передачу.

– Ястреб один Лидеру, повторяю – Ястреб один Лидеру. Свечение, повторяю, свечение. Группа духов в районе второго корпуса Политехнического университета, представляют серьезную опасность. – Я начал диктовать приметы тех, кто стоял передо мной. Одного за другим.

* * *

Оперативная группа прибыла через двадцать минут.

Я сложил оружие, после чего разобрались, что эти трое не представляют опасности. Что тут вообще все свои и наши, а я – просто обознался. Москвич, когда мы шли по лестнице, двинул мне локтем в бок. Это за все хорошее.

На улицу мы вышли на зады, не через парадный вход. Там стояли машины, одна – с номерами нашего посольства, еще одна принадлежала Павлу Константиновичу. Тот открыл дверь, приглашающе махнул мне.

Тронулись.

– Молодец, – сказал он. – Не при москвичах, но молодец. Когда такое дело, и я бы не поверил. Скажи честно – шмальнул бы?

– А сами как думаете? – огрызнулся я. На меня уже накатывало.

– Шмальнул бы, – убежденно сказал Павел Константинович. – На самом деле шмальнул бы. Потому молодец.

Я посмотрел на часы.

– Где конвой?

– Нигде, – коротко сказал Павел Константинович. – Его не будет.

– И не должно было быть? – понял я.

Он усмехнулся.

– Соображаешь. Если тебя интересует – самолет Первого – не ВВС-1, другой – приземлится на аэродроме Мутанд, и там же состоится вся багдадская часть переговоров. Она сокращена вдвое, после чего главы государств проследуют в Басру, где и будет основная часть торжеств. Они посетят нефтяные поля, новый нефтеперерабатывающий завод и порт. В Багдаде неофициальной части не будет совсем. Понял?

Я не понимал. Ни хрена.

– Так это что, все из-за него? Из-за Аль-Малика?