Колесница времени - Татьяна Степанова

— А как дела с баллистической экспертизой? — спросила Катя.

— Гильза от пистолета «ТТ», как и пули в предыдущих случаях.

— А что дала проверка по банку данных?

— Ничего.

— Ничего? Значит, этот пистолет «ТТ» нигде до этого раньше не светился?

— Ни по одному зарегистрированному в банке данных преступлению.

Катя замолчала. И тут — провал…

— Ладно, я буду на связи, мне надо домой возвращаться, — сказала она.

— Слушай, я тревожусь за тебя.

— Я буду осторожной, — пообещала Катя.

Она купила в кафе горячие вафли, круассаны и булочки с корицей. Взяла кофе в картонном стаканчике. Пока шла до подъезда, жадно пила его на ходу.

Тихонько открыла дверь квартиры ключом. Прислушалась, потом заглянула в комнату.

Данила по-прежнему спал. Катя решила ждать, когда он проснется.

Она села в кресло у окна, обдумывая события минувшего дня и ночи. Лиля права — вроде бы в сложившейся ситуации именно Женя и ее муж — главные подозреваемые в убийствах Саянова и шофера — Фархада. Исповедь Жени лишь подтверждает эту версию, несмотря на то, что она отрицает их с мужем причастность к убийствам.

Тогда, выходит, именно Женька стреляла в меня ночью? Или она сообщила мужу, что я говорила с их горничной, и это он меня подкараулил?

Катя ощущала внутри себя холод, когда думала о том, что случилось у гаража. Можно ли верить школьной подруге? То, что Женя поведала об их супружеской жизни…

Катя вспомнила, как невольно подслушала ночью в их доме, в Прибрежном… Сладкий, бесстыдный стон наслаждения… Она ведь тогда решила, что это муж так ублажает Женьку. А что же теперь, после его публичного признания?

Катя бросила взгляд в сторону Данилы.

Или это кто-то шалил в ту ночь не с Женькой, а с горничной-филиппинкой?

Или все же инцест — брат, утешающий сестру, муж которой гей…

Или Герман?

Катя закрыла глаза — Герман… Вот он уехал, а его образ остался. Катя видела его перед собой — сильный мужчина, она не обратила внимания на него как на мужчину, думала о нем лишь как о подозреваемом. А он… он вдруг спросил, вышла бы она за него замуж?

К чему такие вопросы в четыре утра?

Герман… И при чем тут притча о последней соломинке?

— Sub umbra…

Это тихо произнес Данила.

Катя встала с кресла и подошла к нему. Глаза его по-прежнему закрыты, лицо — бледное, как у вампира.

Sub umbra… Во мраке…

Она протянула руку, чтобы убрать волосы с его лба.

И — он поймал ее руку за запястье. Крепко, крепко сжал.

Его взгляд…

— Ты мне снишься?

— Не валяй дурака, — сказала Катя.

Не отпуская ее руки, он приподнялся, сел.

— Я же сказал, что мы еще встретимся.

— Где у тебя болит?

— Везде, — Данила улыбался разбитыми губами. — Сыграй роль доброй самаритянки, а?

Катя высвободила свою руку из его ладони.

— До ванной сам дойдешь или тебя довести? Тебе надо умыться.

— А мы все же провели с тобой ночь. — Данила усмехнулся и встал. — Ночь, проведенная вместе, сближает.

Все закончилось ничем. Данила умылся в ванной. Подошел к Кате на кухне — она заваривала крепкий чай.

Данила встал сзади, Катя чувствовала его дыхание на своей шее. У нее стягивало затылок. Вот что это такое, когда подозреваешь, что тот, кто рядом с тобой, — убийца…

Данила сзади взял ее за локти и попытался поцеловать.

— У вас дома ЧП, мне Герман сказал, — произнесла Катя. — Геннадий пытался вскрыть себе вены, он публично признался, что он гей.

Она обернулась, увидела, как сразу изменился Данила в лице. Он словно разом забыл про Катю, начал шарить по карманам куртки, достал мобильный, стал звонить.

— У Женьки телефон отключен. — Он набирал снова и снова в одно касание. — Что ж ты мне раньше не сказала?

— Ты же витал в облаках. Постой, куда ты?

Данила ринулся в сторону прихожей. Его шатало, он держался за стену.

— Я пойду, мне надо домой, надо к Женьке, к Генке.

— Подожди, куда ты такой? Я тебя сама отвезу.

— Катя… она…

Вот ведь как бывает — подозреваешь человека в том, что он убийца и стрелял в тебя, но хочешь ему помочь?

Катя бросила завтрак, чай, схватила с тумбочки в прихожей ключи от машины, накинула куртку.

Они медленно пересекли двор, направились к тому самому месту — к гаражу, к которому Катя шла с опаской. Она наблюдала за Данилой — тот, казалось, ни на что вообще не реагировал. Он снова и снова с упорством маньяка набирал номер на мобильном.

Весь путь до Прибрежного, сидя рядом с Катей в машине, он все пытался дозвониться сестре.

И вот — знакомая аллея к станции, поворот на дорогу в поселок на берегу Москвы-реки и тихая улица. Особняк за кирпичным забором.

Данила вышел из машины, ринулся к калитке. Катя, опустив стекло, смотрела на дом — никто не встречает. Сумрачное ноябрьское утро, небо серое в клочьях туч.

Она включила зажигание — что ж, сегодня ей лучше не заходить в этот дом.

Данила внезапно вернулся и…

Он порывисто наклонился, буквально сгреб Катю в объятия и сильно и страстно поцеловал ее в губы.

Совсем иного вкуса поцелуй, не такой, как в ложе Большого театра.

Катя, когда ехала назад, все никак не могла…

Эта дрожь во всем теле. Не жар, не желание, не холод страха, не трепет перед судьбой, не предчувствие, а что-то иное.

Невыразимое словами, но поглощающее целиком, почти разрушающее все то, что так хочется еще сохранить.

На развилке она остановилась у светофора. Затем повернула в сторону Прибрежного ОВД, к центру микрорайона.

Лиля Белоручка давно уже на работе. То-то она удивится, когда узрит Катю после заполошного утреннего звонка.

А мы тут как тут…

А мы в полном смятении чувств…

Но Лиля Белоручка — человек действия и какой-то внутренней, своей, весьма странной логики — поступку Кати не удивилась.

— Я так и знала, что ты явишься, — сказала она, когда они встретились в ОВД в кабинете, — не высидишь там в четырех стенах. А где кавалер?

Катя снова рассказала ей все.

— А тут кое-что интересное вырисовывается, — сообщила Лиля бесстрастно. — Мне сейчас наша бородатая подруга звонила. Они с Маришкой дома, проснулись после трудовой ночи. Кора просит приехать, у нее какие-то новости для нас насчет клуба «Шарада».