Фельдъегерь. Книга 4. Сотник - Юрий Корчевский

Алексей расплатился, вышел на крыльцо и вдохнул свежего воздуха – в трапезной воздух был напитан запахом подгоревшего жира, пива, рыбы, потом и дегтем для сапог.

Не спеша он направился к воинской избе.

И тут его обогнал монах. Обернулся, встал.

– Алексей?

– Он самый. Назовись, не признаю тебя, хотя лицо знакомо.

Да и как узнать, если на улице уже сумрачно, на монахе клобук и подрясник.

Знакомых монахов у Алексея не было. Он силился вспомнить, откуда ему знакомо лицо этого человека, и не мог.

– Да Варсонофий я. В миру Григорием был, в твоем десятке Копорье-крепость штурмовал, где и глаза лишился.

Монах повернул голову, и Алексей увидел на его левом глазу черную повязку.

Алексей крякнул с досады. Действительно, Григорий! Но только как изменился он – одеяние монаха, повязка на глазу.

– Прости, не сразу узнал. Здравствуй! Рад тебя видеть. Так ты в монашество подался?

– А куда мне еще с одним глазом? Воевать мечом я уже не способен, а вот словом Божьим – вполне.

– Где же ты служишь?

– В Юрьевом монастыре.

– О!

Алексей не мог не оценить место службы Григория. Монастырь был старинным, основан еще в 1030 году – поначалу деревянный, потом отстроенный в камне. В Новгороде он был главным, особо почитаемым и даже именовался Юрьевской лаврой. Георгиевский собор монастыря стал местом упокоения служителей храма, городских посадников, новгородских князей. Впоследствии в монастыре были оборудованы покои для наезжавших русских царей и в храме – царское место. Церкви монастыря были расписаны великолепными фресками.

Сам Алексей в монастыре не бывал, но был изрядно наслышан.

Григорий приосанился, ему приятно было, что Алексей достойно оценил место его службы.

– А ты как? По-прежнему десятником?

– Бери выше! Сотником в новгородской дружине был, а со вчерашнего дня – сотник в личной дружине князя. Вот из трапезной иду, с воеводой да с сотником Онуфрием отмечали.

– Не иначе – Божьим промыслом. А может – отметим встречу? Али побрезгуешь с простым монахом?

– Ни в жизнь! Куда идем?

– Знаю местечко. Только у меня денег нет.

– Угощаю.

Видимо, монаху хотелось вспомнить боевые баталии. Кабы не потеря глаза – еще бы служил в дружине. Но с таким увечьем невозможно, в бою быстро срубят – обзор мал.

Они посидели в небольшой трапезной при постоялом дворе, выпили вина, закусывая его пирогами с яблочной начинкой.

– Пост, однако, нельзя мясного вкушать, – пояснил Григорий.

Они поговорили, вспомнили былые бои, и на прощание монах предложил:

– Ты, Алексей, заходи на службы. Хор у нас замечательный, голоса у певчих тоже – аж слезу вышибает.

– Часто не могу, сам знаешь – служба такая.

– Понимаю. Проснусь иной раз ночью – как будто на коне на врага лечу с мечом в руках. Аж дух захватывает.

– Не перекипел ты еще, Григорий. Воина в тебе больше, а не монаха.

– В самую точку угадал. Борюсь сам с собой, а иной раз воин верх берет. Монашеская служба-то ровная – молитвы, послушания, посты… Плоть я усмирил – то легче всего, а вот дух бунтует.

– Крепись, не поддавайся. Для тебя теперь эта служба – главная, до конца дней своих.

Монах кивнул, и из единственного глаза его скатилась по щеке слеза. Наверное, тосковал он о прошлой лихой и опасной службе в дружине, хотя понимал, что возврата к прежнему нет.

– Заходи ко мне.

– Не, только душу бередить. Не приду, не жди.

На прощание обнялись, и Григорий – в монашестве Варсонофий – перекрестил Алексея.

– Удачи, воин, и да пусть поможет тебе Господь.

Незначительная встреча со старым сослуживцем в дальнейшем имела последствия, сыгравшие важную роль в судьбе Алексея. Только кто может знать свое будущее?

Утром, едва он провел смотр сотни и назначил караул, вызвал к себе князь.

– Надо ехать в Кернов-град, к Миндовгу на переговоры. Как полагаешь, сколько людей для охраны взять?

– Два десятка – для представительства. В чужой край едем. Тут хоть сотню возьми, при желании – перебьют.

– Верно. Миндовг решителен и умен, но в подлости и коварстве не замечен пока.

Через час они выступили. Князь ехал верхами, поэтому путь они преодолели быстро и уже вечером въезжали в городок. Место им отвели для постоя в большом каменном доме.

Алексей озаботился караулами – его делом было обеспечить безопасность жилья. При передвижении по улицам, к дворцу Миндовга, их сопровождали еще и его воины – они скакали впереди, разгоняя простолюдинов.

Князь Александр с Миндовгом беседовали наедине. В коридоре, у дверей зала, стояли в совместном карауле литовцы и дружинники князя.

Переговоры за закрытыми дверями шли несколько дней. Как позже сказал князь Алексею, он уговаривал Миндовга-язычника принять христианскую веру, крестить князей в боярство и объединиться для совместных действий для отпора ливонцам. В том, что орден не прекратит нападок, князь не сомневался.

Миндовг и в самом деле крестился в католичество, но в 1261 году отрекся от христианства, а договор с Великим Новгородом о совместных действиях против ордена заключил уже с сыном князя Александра, Дмитрием.

В 1263 году Миндовг с двумя малолетними сыновьями был убит в результате заговора князей. Главным заговорщиком был Тренята, он же занял трон великого князя, но уже через год и сам был убит слугами Миндовга.

В службе князю несколько лет прошли для Алексея как один день. Служил он ревностно, военную службу любил и считал это занятие единственно достойным мужчины. Дружинники княжеской сотни Алексея уважали и побаивались. Уважали за то, что в боях не увиливал, не прятался за спины рядовых ратников, был всегда впереди и зачастую помощь в сече оказывал. А побаивались за требовательность – спрашивал он за нерадение или леность, небрежение службой сурово.

Однако ратники уже не смотрели на него, как на пришлого варяга. Алексей по выходным ходил с ними в церковь на заутренние молитвы, ел с ними – только спал в отдельной маленькой комнатушке при воинской избе. Да и то потому, что до него заведено было – в комнатушке сотника хранились записи о выданном оружии, броне, конях. Все это было княжеское, за всем догляд нужен.

Временами казаться стало, что скучновато. Серьезных боев не было, одни мелкие стычки. Грозные враги – немцы да шведы – попритихли после потерь, испытав князя на прочность. Другие – вроде литовцев – побаивались. Князь еще ни одну битву не проигрывал, и враги его об этом знали.

Дружина новгородская числом увеличилась, и по мере того, как все дольше длился мир, город богател торговлей и ремеслами, больше выделял денег на дружину, осознав – не впустую злато-серебро утекает. Да и сторонники ордена и Швеции голос подать боялись, сейчас ни народ, ни вече слушать посулы о лучшей жизни под иноземцами не будут.