Евангелие от атеиста - Питер Богоссян

Вмешательство 1

Я никогда не поднимаю трубку телефона в кабинете. Но один раз изменил своей привычке. На другом конце провода был расстроенный родитель (РР). Его сын посещал мой курс, и он переживал из-за того, что я подвергал сомнению веру студентов. Я предложил ему прийти в часы приема, чтобы обсудить это. (К лучшему или к худшему, после перевода вектора действия на кого-то другого разговор обычно заканчивается, поскольку большинство людей не идет дальше первого контакта.)

Он был у меня через тридцать минут. РР, мужчина около 55 лет, суровый на вид, но с мягким рукопожатием, с крашеными темными волосами. Он сел и подозрительно огляделся по сторонам. Он выглядел недовольным и говорил так, словно его дело не терпело отлагательств.

РР: Я сказал вам по телефону. Вы перешли грань, когда задали вопросы о вере моего сына…

ПБ: Хорошо-хорошо, минутку. Во-первых, какой курс посещает ваш сын?

РР: Критическое мышление.

ПБ: Понятно, спасибо. А почему вы думаете, что о вере нельзя разговаривать?

РР: Потому что вы злоупотребляете своей властью. У вас нет права задавать студентам подобные вопросы. Они молоды и поверят во все, что вы им ни скажете. [Он продолжал в таком же духе несколько минут, повторялся, по сути. Я слушал.]

ПБ: Ладно, о чем, по-вашему, я должен разговаривать со студентами в курсе критического мышления?

РР: Обо всем, кроме этого.

ПБ: Об алгебре?

РР: Это нелепо. Вы сами знаете, что вы не должны говорить об алгебре.

ПБ: Верно, но я пытаюсь обозначить границы – то, о чем я должен и не должен говорить. Правильно? Итак, я не должен говорить об алгебре. А как насчет других вероисповеданий? Как насчет ислама? Я должен говорить об исламе?

РР: Нет. Курс могут посещать студенты-мусульмане. Нет. Определенно, нет.

ПБ: Должен ли я говорить о том, как люди приходят к знанию?

РР: Да, да, до тех пор, пока вы не затрагиваете вопросы веры.

ПБ: Итак, внесем ясность: я должен говорить о том, как люди приходят к знанию, пока это не связано с верой? Такова ваша позиция? Я не хочу вкладывать свои слова в ваши уста.

РР: Да. Все правильно.

ПБ: А что насчет Ноева ковчега? Могу я говорить о нем?

РР: Что? А что с ним?

ПБ: Дозволено ли мне говорить о том, как люди узнали о большой лодке с разными видами животных и всем таким?

РР: Нет. Нет.

ПБ: Как насчет коалы?

РР: А что насчет коалы?

ПБ: Могу я говорить о том, как коала попала из ковчега в Австралию?

РР: О чем вы толкуете? Какая коала?

ПБ: Ну, вы знаете, такие милые маленькие медведи. Они называются медведи коала. Они живут в Австралии. Вы когда-нибудь были в зоопарке?

РР: Я знаю, кто такой медведь коала, но почему вы говорите о нем сейчас?

ПБ: Потому что я хочу знать, как медведь коала оказался в Австралии, и хочу узнать, могу ли я, по-вашему, говорить об этом?

РР: Но при чем тут вообще коала?

ПБ: Ну, когда коалы покинули ковчег, как они попали в Австралию?

РР: Они мигрировали. Мигрировали. Понимаете?

ПБ: Но коалы едят только листья эвкалипта, а там, где ковчег предположительно осел, нет эвкалиптовых деревьев. Так как же они добрались до Австралии?

РР: Они питались чем-то другим.

ПБ: То есть они развивались?

(Долгая пауза.)

ПБ: Так можно мне говорить про медведя коалу или нельзя?

РР: Вы не должны, потому что на самом деле вы говорите про веру и злоупотребляете тем самым своей властью.

ПБ: Хорошо, я пытаюсь прояснить ситуацию для себя. Я чувствую, что чего-то недопонимаю, но я действительно хочу понять вашу точку зрения. Я могу…

РР: Коалы живут в Австралии.

ПБ: Это вопрос?

РР: Нет, я говорю, коалы живут в Австралии.

ПБ: Ну да.

(Долгая пауза.)

РР: Так вы говорите, что коалы не могли добраться до Австралии без этих листьев?

ПБ: Нет, я ничего такого не говорю. Я просто спрашиваю. Как коалы попали в Австралию, если там, где остановился ковчег, на суше не было эвкалиптов?

(РР внезапно вынимает телефон и звонит. Я терпеливо жду. На другом конце никто не отвечает. Он оставляет сообщение для своего религиозного лидера и повторяет вопрос: «Как коалы попали в Австралию после того, как ковчег остановился?»)

ПБ: Когда вы чего-то не знаете, вы звоните кому-то, чтобы спросить, правильно?

РР: Да…

(РР заводит несущественный разговор о религиозной иерархии в своей церкви. Я прерываю его через две минуты.)

ПБ: Возможно, если эти вопросы будут подняты в аудитории, когда ваш сын вернется домой или, если он не живет дома, когда вы с ним увидитесь, вы могли бы обсудить их с ним. Как вы думаете, это помогло бы?

РР: Нет.

ПБ: Нет?

РР: Ну да, но у него не должно быть вопросов.

ПБ: У всех есть вопросы. У вас есть вопросы. Вы только что позвонили пастору с вопросом.

РР: Это другое.

ПБ: Получается, вы имеете право задавать вопросы, а у него их быть не должно?

(Долгая пауза.)

РР: У него могут быть вопросы.

ПБ: Теперь, пожалуйста, подумайте хорошо, прежде чем ответить. В этой комнате двое отцов – у меня двое детей и, как и вы, я очень их люблю и искренне желаю всего самого лучшего для них. Вы действительно думаете, что для вашего сына будет лучше не иметь вопросов? Действительно ли такой жизни вы хотите для своего сына? Правда?

(Долгая пауза.)

РР: Нет.

ПБ: Согласен. И я такого для своих детей не хочу.

(Пауза.)

ПБ: Этим мы и занимаемся на курсе критического мышления, который посещает ваш сын. Я прошу студентов задавать вопросы обо всем. Обо всем. Я задаю вопросы. Так же, как я задавал вам вопросы сейчас. Я никогда не говорю, что они должны думать. Я только задаю вопросы.

(Мы расстались, достигнув взаимного понимания и пожав друг другу руки.)