Записки студента-медика. Ночь вареной кукурузы - Дмитрий Правдин

– Про ранее детство можешь пропустить, там, полагаю, ничего особенного. Про армию тоже не загоняй, пока в ней не побывал. Давай уж про юность. Вижу, ты не рос домашним ребенком.

– Это точно. Улица воспитывала. Родители, конечно, старались привить все самое лучшее и нужное, но в нашем поселке все решали короли подворотен. Не буду из себя героя строить. Скажу, что нелегко мне пришлось в школьные годы. У нас в посёлке была расквартирована часть ВДВ, и их командование решило взять шефство над нашей школой. И под этой эгидой наиболее подготовленных ребят приняли в секцию рукопашного боя.

– А, понятно, откуда у тебя такие бойцовские навыки. У десантников научился?

– Научился, – кивнул Твердов. – Но не только рукопашному бою учили. Изучали и парашютную подготовку. И даже три прыжка совершил. Правда, мама была категорически против, но я подделал ее подпись и прыгнул. Она до сих пор этого не знает.

– Какая у тебя мама строгая.

– Строгая.

– Как же ты у такой строгой мамы в «Председатели» превратился.

– А можно сказать, благодаря ее стараниям. Она хотела, чтоб я ходил в музыкальную школу и пиликал на скрипке, а я рвался спортзал и смотрел в небо. Нельзя детям запрещать то, чего им страстно хочется. Ведь когда чего-то запрещаешь, то они все равно своего добьются.

– Это точно, – задумчиво произнесла Галя, и не стала убирать руку Александра, медленно пробирающуюся к ее правой груди. – Так что дальше?

– А что дальше? Мама требовала, чтоб я долго не гулял, рано ложился спать и не волновал ее. А летом после восьмого класса ей пришла блестящая идея отдать меня на воспитание в рабочий коллектив.

– Как это? – не меняя положения тела, спросила Галя, чувствуя, как «Председатель» добрался-таки до ее обнаженной груди и теперь умело разминает ее.

– Сказала, что хватит болтаться летом на улице, а иди, сынок, пообщайся с рабочим классом. Они тебя плохому не научат. А заодно и трудовую копеечку заработаешь. Узнаешь, как она дается. Папа, договорился со знакомым мастером в столярном цеху и, вот мне пришлось топать в столярку познавать жизнь рабочего класса.

– Саша, ну куда ты торопишься? – Галя стряхнула его руку со своей груди. – Успеешь еще. Слушаю тебя.

– А тебе, правда, интересно?

– Правда, правда, давай. Что там со столяркой?

– А что со столяркой? – Твердов вытащил свою руку из-под футболки Гали и приобнял ее за талию. – Прихожу в первый рабочий день в эту самую столярку. Мы там рамы для окон делали и еще всякую утварь для калыма, но чаще гробы.

– Чего? Какие гробы?

– Обыкновенные, в каких людей хоронят.

– Так ты что, у гробовщиков обучался?

– Нет, то был столярный цех при каком-то там СМУ – строительно-монтажном управлении, где делали разного рода деревянные детали для строившихся домов: двери, рамы оконные, плинтуса и прочие. А гробы так, подпольно для левого заработка.

– А-а-а, понятно. То есть с первого рабочего дня стал приучаться, как обворовывать государство? Ведь гробы и прочая, чего вы там калымили, вы же, наверное, из государственного материала делали и на государственном же оборудовании?

– Разумеется, и плюс ко всему еще и в рабочее время. Так вот, прихожу я на работу, а там такие отпетые рожи сидят, что мне даже как-то жутковато стало.

– Тебе и жутковато? Ты же ничего у нас не боишься.

– Ага, не боишься. Мне тогда только пятнадцать стукнуло. Я до этого такие морды только в кино про бандитов видел. У них там Трофимыч за главного десять лет отсидел за убийство. Кстати, отличный мужик оказался. Правда, я это уже после узнал. Этот Трофимыч еще в Отечественную войну успел повоевать в разведроте. До Кёнигсберга дошел. Потом еще с японцами воевал. После войны остался служить в Порт-Артуре. Вот там с каким-то тыловиком поцапался и убил его в пьяной драке. Трофимыч уже тогда капитаном был. Батальоном командовал.

– И с капитанов до вашей слесарки докатился.

– Жизнь такая, что поделаешь. Зато человеком остался. Но физиономия у него дюже бандитская: вся в шрамах. Где на фронте заработал, а где уже и в лагере. Ему, кстати, после уже, на сорокалетие победы, в прошлом году, орден «Красной звезды» вручили при всех в клубе. Оказывается, еще за Кёнисберг дали, вот только награда нашла героя спустя сорок лет. Короче, зашел я тогда в слесарку, поздоровался, и оробел, ясно дело. Стою, с ноги на ногу переминаюсь. А там Вася Ястребов такой работал. Молодой парень, три года, как из армии пришел.

– Тоже с бандитской рожей?

– Нет, у Васи она больше пропойная. Вася профессионально на водочку налегал. Вот этот Вася у меня и спрашивает, а чего ты умеешь? Ну, а я ему честно отвечаю: ничего. Но гвоздь забить, при желании, смогу. Ну и ладно, говорит, это в нашем деле не главное. Этому мы тебя научим. Главное, что б ты пить мог и с правой и с левой руки. И гогочет, аж стекла звенят.

– Пить? Водку что ли?

– А чего еще? Ты думаешь, там гробы за деньги делали?

– А за что еще? – Галя удивленно посмотрела на Твердова.

– За пузырь. За жидкую валюту. Кто же тебе в посёлке для своих знакомых будет что-то за деньги делать? От трех до пяти поллитры «Беленькой» такса была. В зависимости какой гроб сделать нужно. Вот такие у меня первые университеты жизни были. Может, прервемся для дела? – Твердов крепко прижал к себе Галю и вновь попытался ее поцеловать.

– Давай прервемся, – хихикнула девушка и ловко выскользнула из объятий «Председателя». – Пойдем послушаем, как Максим Сергеевич поет. Как раз в это время Полоскун взял в свои руки гитару и запел старинный романс.

– Погоди, я еще могу много чего порассказать, – крикнул вслед убегающей девушке крайне раздосадованный Александр.

– Завтра дорасскажешь.

– От же стерва, – в сердцах тихо выругался Твердов, – цену себе набивает, играет со мной, как кошка с мышкой. Ну, погоди! Все равно от тебя не отстану. Топор своего дорубится.

Оставшись один на лавочке, Твердов поежился. Ночи стали заметно холодней. И его пикантная жилеточка не спасала от температурной метаморфозы. Сбежавшая от него Галя втиснулась в самую гущу примостившись у печки ребят, и теперь обнимать ее на глазах у всего отряда было уже как-то неловко. Посидев, позлившись, Твердов сплюнул на землю и решил проверить связанного им Серегу.

Сарай оказался пустым. По крайней мере, через щели в его стенках он разглядел диван, на котором Сереги не было. Ничего похожего на лежащее на нем тело не видно. Александр тихо прокрался к крыльцу соседей и прислушался. Вот скрипнула входная дверь, и кто-то, тяжело ступая, вышел на крыльцо. Приглядевшись, он разглядел несущую ведро Ольгу.

– Кто здесь? – вздрогнула девушка и поставила свою нелегкую ношу на землю.

– Я, – вышел из кустов Твердов, подставляя лицо под тусклый свет электрической лампочки.