Там, где горит земля - Александр Поволоцкий

— Пора, — сказал капитан. – Может быть, вам лучше спуститься вниз? Это будет… неприятно.

— Я останусь, — сообщил Томас. – Раньше мне не доводилось видеть все это, я путешествовал в закрытых кабинах. Хочу посмотреть все самолично.

— Ваш выбор, — согласился капитан и предупредил. – Учтите, если вы поведете себя… неадекватно, у команды есть право и обязанность использовать любые средства. Любые.

Фрикке не удостоил его ответа, он молча отдал бинокль и подошел ближе к триплексу в бронепластине. Слоеная призма сильно искажала обзор, но все же позволяла рассмотреть окружающее, даже несмотря на плотную пелену сажи и дыма. Впереди, в сером тумане разгоралась паутина красно–сиреневых молний, ветвящихся, сшивающих невидимые в дыму море и небо…

Император взглянул на огромную карту Северной Атлантики, охватывающую также Гренландию и часть западной Европы с Британией. Диспозиция не внушала оптимизма, но пока и не сулила непоправимых бед. Надводным силам Империи не удалось пробиться через Гибралтар, но часть подлодок сумела пройти. Северная группировка упорно штурмовала Исландию, с огромными потерями, но фактически оттянув на себя большую часть вражеской дальней авиации. Американский «Эшелон» и флот остались один на один с вражеским конвоем. Почти «один на один», поскольку небольшая ударная группа русского Северного флота все же пробилась через рубеж Нескёйпстадюр–Олесунн и спешила навстречу противнику. По–видимому, авиация, базирующаяся на севере Британии, потеряла цель, и группа в составе линкора и нескольких крейсеров имела небольшой шанс поучаствовать в общей потасовке.

В груди потяжелело, не как это обычно бывает от стресса, а по–настоящему, тупая тяжесть растеклась по центру грудной клетки, по ребрам с левой стороны как будто царапнули рашпилем. Константин склонил голову, обхватил корпус левой рукой и, положив локоть правой на предплечье, помассировал подушечками пальцев лоб, похолодевший, покрытый мелкими бисеринками пота. Спохватился, что поза выглядит жалко, как попытка защититься, сел свободнее, положив руки на подлокотники кресла.

«Это нервы$1 — сказал он себе. – «Всего лишь нервы. Все будет хорошо, все будет совершенно хорошо. Пройдет день, и мы получим добрые вести, а не обычное «Плохо, плохо, плохо, личный состав проявил героизм, очень–очень плохо»».

На отдельном столике расположился большой ящик, похожий на здоровенный амперметр – с единственной стрелкой на мелко размеченной шкале. Это был очень упрощенный аналог информера гравиметрических возмущений, специально, чтобы следить за состоянием портала. Стрелка дрожала примерно на середине третьего сектора из четырех.

— «Дивизион» готовится к взлёту, — доложили из Генштаба.

Воздушные танкеры уже на подходе к Гренландии, это хорошо… Остается надеяться, что беззащитные воздушные суда останутся незамеченными. Сколько было сломано копий насчёт их задач, необходимости прикрытия. Но каждый дополнительный аппарат увеличивал риск обнаружения, а малый эскорт не мог защитить тяжелые, тихоходные «бочки». Оставалось надеяться на то, что в круговерти сражения, разворачивающегося едва ли не на пятой части полушария, никто не заметит небольшую группу дирижаблей в стороне от схватки. А если и заметит, то не придаст значения. Риск, опять риск… Все основано на риске и им же сцементировано.

Тем временем значки на световом столе рядом с большой картой понемногу меняли расположение. Противник плотно окружил зону перехода, многократно перекрыв все подходы с моря и воздуха. Под бурной поверхностью уже шла схватка субмарин, но пока английские подводники при поддержке с воздуха и кораблей ПЛО более–менее удерживали периметр защиты. Затевали дальние схватки эсминцы, прощупывая силы группировок. Американцы не спешили атаковать, стремясь максимально использовать превосходство в дальней радиолокации, выстраивая дивизионы и соединения в наиболее удобной конфигурации.

В стратосфере развернулась схватка за термодирижабли ДРЛО. Рискуя не удержать напор русского флота, «семерки» все же использовали часть тяжелых бомбардировщиков для борьбы с американским «всевидящим оком». Высотные дирижабли–арсеналы стремились перекрыть все подходы ракетно–артиллерийским огнем, не подпуская «демонов», перехватывая их управляемые РС.

Стрелка «амперметра» дрогнула и ощутимо заколебалась. Опять вздрогнула и одним движением качнулась до упора вправо. Уперлась в штырек ограничителя, да так и осталась, мелко дрожа, словно осиное жало, едва–едва не доставшее жертву.

— Все, переход начался, — негромко сказал один их офицеров–операторов.

Томас стоял, склонившись вперёд, упираясь одной ладонью в броневую заслонку, вторая рука безвольно повисла вдоль корпуса. Перед глазами плавали мутные пятна, вестибулярный аппарат взбесился, и Фрикке казалось, что он, то взлетает в высь, подброшенный чьей‑то огромной ладонью, то проваливается в бездонный колодец. К горлу подступала тошнота, сердце колотилось под ребрами, как загнанный заяц, а по спине горячими струями струился пот, пропитывая и рубашку, и мундир.

Томас не единожды участвовал в переносах, он достаточно легко переносил давящее, угнетающее воздействие перехода, галлюцинации и беспричинную панику. Но на этот раз путешествие оказалось очень тяжелым, Фрикке чувствовал себя так, словно сутки напролёт раз за разом проходил полосу препятствий, чередующуюся с активными допросами.

Он не мог сказать, сколько он так простоял, опираясь рукой о броню, прижимаясь к её теплой гладкой поверхности мокрым лбом. Капитан что‑то кричал, не сдерживаясь, в голос. Все ещё помутненное сознание Томаса выхватывало отдельные знакомые слова, но никак не могло сложить их вместе, наделить неким смыслом. На задворках сознания билась обида на то, что команда, похоже, уже отходила от последствий переноса и включалась в работу. А он — нобиль ягеров! – по–прежнему едва сдерживался, чтобы не сблевать прямо на триплекс.

Вокруг бегали и суетились, перекрикивались и командовали. Кто‑то подсунул Томасу стул и помог сесть. Нобиль безвольно, даже не в силах выразить благодарность, опустился на жёсткое сидение и привалился все к той же пластине. Она была основательной, постоянной, прикосновение к ней вселяло веру в мироздание, в то, что мир все ещё существует. Фрикке так чувствовал себя единственный раз в жизни, когда по–настоящему напился и балансировал между похмельным забытьём и ускользающей реальностью.

Шум в ушах понемногу стихал, нобиль начал понемногу включаться в новую реальность. Хаотичный шум, производимый окружающими, отчасти структурировался, обрел некоторый смысл.

— Нас швырнуло прямо в бой! – орал в микрофон капитан, растрепанный, без фуражки, потерявший весь лоск. Видимо, он пытался докричаться до флотского командования. – У меня почти сто двадцать килотонн водоизмещения!

Оторвавшись от микрофона, он отчаянно махнул рукой с возгласом:

— Полный ход, самый полный! Руль прямо, подключить все дополнительные винты!

— Мы не сможем маневрировать… — попытался вставить один из офицеров, но капитан резко оборвал его: