Охота на Русалку - Эльмира Нетесова

Он принес деньги сам, без спора отдал их. А через неделю навсегда покинул город.

Крутые, как и обещали, половину суммы вернули обманутой. Та с трудом верила в собственное счастье.

Бывало, что они не брали свою долю и отдавали деньги полностью.

Вот так случилось со стариком. Тот дал соседу машину по доверенности. Самого здоровье подвело. Всю зиму с постели не вставал. А едва подлечился, узнал, что сосед разбил машину вдребезги.

— Сам чуть жив остался, — говорил старику и смеялся: — К чему тебе колеса, скоро свои откинешь!

Дед потребовал деньги, и тогда сосед стал ему грозить. Мол, за такую ржавую колымагу еще ты мне должен! Сколько я на лекарства потратил, знаешь?

Ходить по судам, в милицию не было сил у старика. И вот тут ему подсказали крутых.

— Не моя эта машина, сыновья память. А он в Чечне погиб. Пожалел я соседа, и проучил он меня за дурь. Если можно, поговорите, напомните бесстыжему! Разве то по-людски, отнимать последнее?

— Сколько лет было машине?

— Трехлеткой отдал. Вот документы на нее.

— «Волга»? Ничего себе колымага ржавая!

Затолкали соседа в свою «ауди» и увезли за город. Много

не говорили, зато вломили по самые уши, не щадили, пока не взмолился, поклялся отдать все деньги деду в тот же день. И отдал, при крутых. Те, уходя, предупредили — если с головы старика хоть один волос упадет, соседу не дышать…

— А почему с него не взяли ни копейки? — спросил тогда Игорь у крутых.

— С кого? С деда? У него единственный сын в Чечне погиб! Иль не слышал? Мы не стая воронья! Не все за деньги. Есть кое-что дороже их…

— Вы знали его сына?

— А разве это обязательно?

— Я видел портрет. Дед на стене повесил. Похож. Останься в живых, классным корефаном стал бы.

— Сосед тоже в Чечне воевал, — вспомнил Игорь.

— Вот этот зря выжил. Жаль, что пули слепые.

— У него двое детей.

— Такому не стоило отцом становиться. Ему и одного иметь много.

…К Антонине Игоря послали одного не с добра. Многих ребят взяла милиция. Иных уже осудили, других разыскивали, и показываться на улице им стало небезопасно. У тех, кто мог еще ходить по городу, имелись другие дела, более важные и неотложные. Их беспокоила судьба ребят, отправленных в зоны. На них навешали чужие преступления. И теперь приходилось искать адвокатов. Но как-то вечером, собравшись вместе, решили подсчитать наличные для оплаты предстоящих расходов и пригорюнились. Денег не хватало.

— Эх, черт! И зачем связались с этим отморозком ментом? Давно бы утрясли все. На корефанах мокроты не было. И если бы не туфтовые ксивы, не загнали б их на зону!

— То ты про Олега?

— Об этом козле! Пидер отвалил в жмуры, но не раскололся про деньги! Язва мокрожопая! Чтоб ему на том свете каленой кочергой зенки пробили, гаду!

— Что толку впустую трепаться?

— Почему? С его бабой побазлать можно!

— Она из путанок! У Софьи канала. Дарма не подстелится и под родного мужика! Свой положняк возьмет. Конечно, наши деньги в ее транде застряли!

— А кто их оттуда выковырнет? И, главное, чем?

— Да! Тонька — баба не промах! Как раньше не сообразили? Она не приклеится к голожопому. А у ментов зарплата — смех один. Не то на жратву, на курево не хватит. Конечно, он ей сунул. Но взять обратно не сумел. Поди она ему вмиг счет выставила за каждую ночь, за всякий вальс! Знамо дело, с хварьи сдачи не жди.

— Значит, ее тряхнуть надо. Иного хода нет!

— Кого пошлем? Тонька — лярва тертая. В притоне всякое видывала и отмахнуться умеет. Эту с налету не возьмешь. Тем более если бабки у нее и знает, откуда их взял Олег, попасть в комнатуху будет непросто. Но и своей волей никогда не отдаст. Она считает, что получила законный навар. На то и путана!

— А может, в ларьке ее прижучить?

— И что? Вони не оберешься. Выручка за весь день пятнадцать, от силы двадцать тысяч деревянных. Нам эта пыль что капля в море. Уж если трясти суку, то за полный навар. А значит, у нее дома.

— Так она и пустит…

— Смотря кто возникнет к ней.

— Уже следил за стервой. Хахалей не водит. Сама дышит, одна.

— Тонька? Херня! Она баба горячая. Долго не просидит во вдовах. Ей давай и давай! Сам с ней кувыркался, было дело.

— Ну вот и завались по старой памяти. Откроет, и все на том. Хватай за глотку и душу суку, пока не вякнет, где баксы нычит.

— У этой, если сама не даст, силой не отнимешь. Редкая паскуда.

— Ну ублажи ради пользы дела, — хохотнул тогда Игорь.

— Пришибленный! Ты сам пробовал залезть на бабу по требованию корефанов? Нет? Ну вот и захлопнись. А я вам трекну: кто на нее попал — тот в той манде и застрял.

— Э-э, да закинь темнуху лепить! Баба не свежачка, прошла притон, ментов, кто на нее теперь посмотрит? Какой-нибудь облезлый козел, какому хоть баба иль дырка в заборе, все едино!

— Во, ты такой умный, в лоб тебя некому! Так и быть — рисуйся к Тоньке! Сорви с нее наши кровные, с самой — что хочешь! Можешь замокрить или затрахать, это дело твое, но помни: с живой или мертвой сорви деньги. Ничему не верь, путанки самые коварные и хитрые, подлые и цепкие. Как бы ни клялась, не верь ни одному слову. Знай, даже мертвые бабы не раскалываются. Они признают только силу. А боятся только боли. Знай, сначала возьми деньги. У живой иль мертвой, нам все равно. За путанку даже менты шухер не поднимут.

— Так что, я один намылюсь к ней? — удивился Игорь.

— Хоть бы один попал к ней! Двоих и вовсе не пустит. О том и речи нет. Не открывает никому. Видно, не прошла бесследно смерть Олега. Ходит, головы не поднимая. Знай, попасть к ней в дом будет не так легко, как думаешь.

— И все равно она баба, — усмехнулся Игорь.

— В том-то вся беда. Многие пытались к ней прорваться, да не обломилось. Этот орех хочет остаться нерасколотым.

— Да хватит вам! Будь время посвободнее, сам ее уделал бы! Расписал, обшмонал бы хату и ласты сделал!

— А если баксов нет?

— Такого быть не может!

— Год прошел, могла потратить.

— Исключено! Следили. Кроме скудной жратвы, ничего не брала, ни единой дорогой тряпки.

— Но вдруг она пустая?

— Чего бы пряталась от людей и сидела взаперти? Выходит, есть причина прятаться?

— Почему ее раньше не колонули?

— Сколько раз хотели, стремачили у двери. Она будто заранее знала. Не приходила.

— А почему к ней не вошли, пока ее не было?