Вокзал Виктория - Анна Берсенева

– Зачем тебе это, Роберт?

Полине не хотелось отрываться от его плеча, но она все-таки села снова, чтобы видеть его лицо в тусклом свете осенней луны, заглядывающей в окно через щель между гардинами.

– Зачем каждый вечер гулять вдоль Темзы? Мне нравится смотреть на большую реку. Но это не обязательно. Можно пойти в Вестминстер, те же пятнадцать минут, и просто засесть в пабе с кружкой эля.

– Зачем тебе обременять себя мною? – не обращая внимания на его легкий тон, повторила Полина. – Ты совсем меня не знаешь. Это безрассудно.

Край его брови снова взлетел вверх – он удивился ее вопросу.

– Я люблю тебя, – тем тоном, которым объясняют что-либо малосмышленым детям, сказал он. – Значит, это не безрассудно.

– Ты думаешь?

– Уверен. Любовь случается не в каждой жизни. Меня учили ценить такие вещи.

«Принцесса почувствовала горошину через десять перин, и по этому стало понятно, что она настоящая принцесса. А он знает, что любовь следует ценить, и это значит, что он настоящий джентльмен».

Полине стало так смешно от этой мысли, что пришлось снова уткнуться носом Роберту в плечо, чтобы он не заметил ее смеха и не обиделся бы. Хотя он не обиделся бы в любом случае, наверное.

И как только она почувствовала его плечо снова, ее охватил сон. Что-то необъяснимое от него исходило все же. И вот теперь эта загадочная эманация подействовала на нее как снотворное.

– Я сейчас проснусь… – едва шевеля губами, пробормотала Полина. – Я только совсем чуть-чуть… Да что же это со мной?..

– Спи. – Голос Роберта был ей еще слышен, но самого его она уже не видела, засыпая. – Я съезжу за вещами и через два часа вернусь за тобой.

Полина почувствовала, как Роберт вынимает руку из-под ее головы, услышала, как он встает с кровати…

«Не надо! – хотела крикнуть она. – Не уходи, не надо!»

Но губы ее уже не двигались, и веки уже не поднимались, и даже руку протянуть, чтобы удержать его, она уже не могла. Ее охватил мертвый сон.

Но вот странность: сон этот был неодолим, но не глубок. Не она была погружена в сон, а сон окутывал ее, как пелена, и при этом она сознавала, что спит.

Сначала она чувствовала себя в беззвучном пространстве, потом это пространство начало гудеть, потом дрожать, потом гул и дрожь сделались сильнее, еще сильнее, перешли в раскатистый грохот…

Полина вскрикнула от боли и проснулась. Она лежала на полу у кровати, болело плечо – наверное, ушибла его, падая, – но эта боль не имела значения, потому что за окном творился настоящий ад. Все гремело, грохотало, стекло дребезжало в оконной раме так, что непонятно было, почему оно до сих пор еще не вылетело.

Полина вскочила, бросилась к двери, сообразила, что на ней нет даже ночной сорочки, схватила шелковый пеньюар, попавшийся под руку, надела валяющиеся у кровати туфли на шпильке и, распахнув дверь, выскочила в коридор.

Жильцы выбегали из всех комнат. Некоторые были уже одеты к утреннему табльдоту, но большинство, как Полина, выскочили прямо из постелей.

– Что это? Что?! – истерически кричала фрау Хофманн из лучшей в пансионе комнаты.

– Успокойся, Трудди! – Муж хватал ее за рукава парчового халата, пытаясь удержать. – Куда ты бежишь?

– Ты идиот! – Фрау Хофманн взвизгнула так, что супруг выпустил ее руки. – Это бомбежка! Мы сейчас взорвемся!

Грохот прекратился. Но тишина, наступившая после него, вызывала еще большее смятение.

– Что вы говорите, Гертруда? – недовольно проговорила хозяйка. Она величественно выплыла из своей комнаты в полном утреннем облачении и с неизменным золотым медальоном на груди. Папильоток у нее на голове, конечно, уже не было, волосы были тщательно уложены. – Какая бомбежка? Кто, по-вашему, может бомбить Берлин?

Фрау Хофманн посмотрела на хозяйку круглыми от ужаса глазами и открыла рот, чтобы ответить, но тут же закрыла его снова. Все понимали, что хозяйка докладывает о каждом слове своих постояльцев в гестапо, и, вероятно, догадливая Гертруда сообразила, что лучше не высказывать свою версию происходящего.

– Вероятно, это военные учения. Но что бы это ни было, нам лучше спуститься в подвал, – рассудительно заметил пожилой господин из комнаты возле ванной. – Наденьте пальто, – обратился он к Полине. – Неизвестно, сколько времени нам придется там провести. И на вашем месте я переменил бы обувь.

Одновременно с его словами раздался такой грохот, что у Полины заложило уши. Она уже не слышала ни визга фрау Хофманн, ни криков остальных пансионеров. Только сирену воздушной тревоги, пронзительную, проникающую, казалось, сквозь стены; она взрывала ее голову будто бы не снаружи, а изнутри.

Полина бежала вместе со всеми по лестнице вниз, на площадке второго этажа сбросила туфли, потому что бежать на шпильках было невозможно, спускалась босиком по холодным ступенькам в подвал, глубокий, как преисподняя… Дом сотрясался, сирена выла, и звук ее перестал быть слышен, только когда тяжелая железная дверь захлопнулась за спиной.

Тут из ушей словно пробки вынули – Полина поняла это по тому, что наконец стала слышать голоса людей, спустившихся в подвал вместе с нею.

– Без сомнений, это англичане, – негромко, так, чтобы услышала только Полина, произнес пожилой господин из комнаты возле ванной; имени его она не знала. – Только их самолеты могут долететь до нас.

– Но ведь нам обещали, что этого не будет! – В голосе фрау Хофманн звенели слезы. – Ведь фюрер сказал, что англичане уже разгромлены!

– Трудди, замолчи! – воскликнул ее супруг. – Дело обстоит именно так, как сказал фюрер. Неужели ты не понимаешь?

Фрау Хофманн обмякла, как будто из нее выпустили воздух. Даже в полумраке подвала было видно, как мгновенно опустели ее глаза.

– Если Англия разгромлена, то почему, скажите на милость, мы сидим сейчас в подвале? – пробормотал себе под нос пожилой господин.

– Это последняя черта! – торжественно провозгласила хозяйка. – Если англичане действительно решились бомбить Берлин, то они сами подписали себе смертный приговор. Теперь фюрер не оставит от их Лондона даже пыли!

Эти слова были глупы в своей пафосности, и не от них вошел в Полинино сердце леденящий ужас, конечно, не от них…

«Он не вернется, – все более холодея, поняла она. – Ему не дадут вернуться. Никогда».

Жизнь в Доме со львами обернулась неожиданным событием. И вряд ли оно произошло бы, если бы не Люда.

– О, так ты в человеческих условиях теперь, – сказала она, когда наутро после Антонининого отъезда Вика сообщила ей по телефону, что временно переменила местожительство. – Ну так давай я пацана тебе привезу. Я в школе как раз сейчас, послезавтра в Москву собираюсь. Каникул в ближайшее время нету, но на недельку можно у драконов Витьку выцарапать.