Оковы призрачных вод - Бранвена Ллирска

Тело Вана прошила колючая судорога, точно его шарахнули электрошокером. Глаза Чжона как-то странно остекленели, а с иранцем и вовсе творилось что-то неладное.

— Вот на нем мы сейчас с вами и побеседуем, — продолжал посетитель. — Я думаю, может занятный разговор получиться, познавательный. Я бы даже сказал: поучительный.

Ван потянулся к кнопке тревоги — по сигналу могут прислать подкрепление, — но пальцы одеревенели и не повиновались. Между тем чертов тупой таджик, багровый от напряжения, вдруг выдернул его из кресла и швырнул вниз лицом прямо на письменный стол, за которым Ван только что сидел. Блондин с диванчика удовлетворенно хмыкнул, шумно выдохнул терпкий дым.

— Вот так, хорошо, приятель. Как тебя там?

— Моххамед, — сдавленно проговорил иранец.

— Прекрасное же имя! Ты тоже подойди давай, — кивнул он Чжону. — А ты, мистер сраный Аль Капоне местного разлива, спускай штаны. Порадуй девочек, не все же им под вас ложиться. А когда твои парни закончат, ты сам скажешь, что мне с ними сделать.

После того, как второй охранник тоже пустил себе пулю в лоб, а тело избитого и затраханного до смерти сутенера перестало подавать последние признаки жизни, Киэнн спустился в полуподвальное помещение и приложил ладонь к первому замку. Тот заскрежетал, как голодный живот нищего бродяги и нехотя повернулся. Полумрак, несвежие койки, точно в ночлежке…

— Дамы! Пошли все вон отсюда! Живо! И нехрен у приличных шлюх хлеб отбивать!

***

Живущий в мозгу зверь взревел и оскалился, тысяча баньши запричитала на все лады, жадное живое пламя обожгло глаза. Полчище клекочущих грифонов выпустило когти, разрывая в клочья все, что еще осталось целым. Ллеу изо всех сил закусил губу: снова кричать он не будет. Все равно никто не придет к нему на помощь. Его только опять накачают отравой и отсыпят колотушек. Голоса, ранее шептавшие и хрипевшие, теперь выли, стонали, надрывали драконьи глотки, хлестали и резали ножом. Что это?

И вместе с тем в разрушительной, гнетущей мелодии звучало нечто невыразимо притягательное, влекущее к себе с непреодолимой силой, как, должно быть, трясина затягивает неосторожного ходока — не вырваться, не освободиться… Может ли боль быть наслаждением?..

— Mickey? — Безумная Мэдди подняла голову от раскрытой тетрадки, в которой, скрючившись, по обычаю выводила какие-то символы.

— Mad… — хрипло простонал Ллеу в унисон воющему урагану в своей голове. — Mad, lemme go! It’s… calling me… calling...*

*Мэд, отпусти меня! Оно… зовет меня… зовет…

***

Чед Батлер околачивался возле дома номер триста шестьдесят три, поджидая напарника. Это дело обещало ему приличный куш, тем более что мокрую работу, если таковая случится, напарник брал полностью на себя. Это хорошо. Чед не любил марать руки такими вещами. Он вышел после четвертой отсидки каких-то полтора года тому назад (хотя, надо признать, за последние семнадцать лет это был его рекорд: целых полтора года на свободе). Тем не менее, садиться лет на тридцать за мокрое дело (а для него эти тридцать уже вполне могли оказаться равноценными пожизненному) ему нисколько не хотелось. Однако Чед основательно влип и бабки ему были нужны просто до зарезу.

Работу ему подбросил старый знакомый — бывший коп, Маркус Хорн по прозвищу Закавыка. Впрочем, он всегда был хорошим копом — с ним было легко договориться. Он же пообещал ему напарника (которого Чед не знал): тот должен был появиться в начале второго на углу у триста шестьдесят третьего номера и представиться как Стаггер Ли. Шутник этот ниггер…

Перевалило за четверть, а долбанный напарник все не появлялся. Чед начинал нервничать, припоминая, что голос Маркуса по телефону звучал как-то странно. Конечно, дилеру надо чем-то платить, и если он не поправит свои финансы сейчас, то может начинать мечтать об уютном местечке за решеткой — там до его задницы хотя бы не доберутся. И все же попахивало кидаловом. Наверное, лучше делать отсюда ноги и…

— Чед Белоручка?

Чед едва не подпрыгнул. Обещанный напарник не знал его по имени, и основной кликухи знать не должен был. Резко обернувшись, Чед уже замахнулся с ходу двинуть неизвестного в висок покрепче, но почему-то промазал. И тут глаза у него полезли на лоб: перед ним стоял белый. И просто какой-то белый, а тот самый слизняк-блондинчик из Чикагской окружной, что мотал там свой срок лет пятнадцать назад. Фифочка. Зубная фея.

— Стаггер Ли — это я, — нахально улыбнулся этот говнюк.

— Какого хрена? — Чед даже немного растерялся. — Ты откуда выискался, кусок дерьма? Стаггер Ли! Говноед охреневший! Ты ж в собственное очко пальцем не попадешь, тоже мне, мокрушник!

Чед люто ненавидел Фифочку. И заслуженно: нехрен белому засранчику прикидываться негром! Это, в плане, когда он стал драть глотку вместе с Диким Индюком и разом сделался в почете у всех пацанов. Конечно, эти их дедовские песни Чеда не трогали, но это были ниггерские песни, и эта белая сука не должна была красть их! Чед ненавидел Фифочку, и неоднократно разъяснял ему это в тюремном сортире. И вот теперь этот прыщ говорит, что его прислал Маркус Закавыка?

— И это, типа, блядь, тебя прислал Закавыка? — повторил он вслух.

Фифочка обнажил зубы в отвратительной ухмылке, медленно разматывая какую-то странную удавку:

— Конечно, нет, Белоручка. Маркус Закавыка навел меня на тебя, понимаешь? И в благодарность за это я не стал отрезать ему причиндалы, а просто повесил его на шнуре от утюга. А вот тебе, пожалуй, все-таки вначале отрежу. — Он пафосно загасил окурок на груди Чеда, завоняло смоленой кожей и жжеными волосами. — Хотя нет, зачем марать руки? Ты сделаешь это сам.

***

— Ma-a-a!.. — открыла было рот Мэдди, чтобы снова позвать заплаканную женщину.

И тут Ллеу почувствовал, как щелкнул затвор в ее мозгу под его пальцами. Песнь, лупившая его обухом и жалившая исполинским жалом, одновременно делилась с ним своей властью! Своей силой.

«Не надо кричать, Мэдди. Не надо никого звать. Просто открой мне дверь и… И помоги до нее дойти. Вот так, хорошо. Меня зовут, понимаешь? Должен ли я взять тебя с собой, Мэдди? Хочешь ли ты пойти? Потому что я не хочу принуждать тебя».

— Что-что сделал???

От изумления Нёлди снова забыл непреложное правило: отвечать на вопросы, а не задавать встречных. Но она же не могла спросить то, что спросила? Ему наверняка причудилось. Еще одно секундное помутнение рассудка, это пройдет.

— Прости, что? Мне кажется, я не совсем понял тебя.

Фоморка терпеливо повторила вопрос, напряженно и пытливо всматриваясь ему в глаза. Слово в слово повторила. Тот же безумный абсурд. А через секунду еще и прибавила, продолжая колоть в лицо стальным острием холодного взгляда:

— И имеешь ли ты сам к этому какое-либо отношение?