Стреляешь в брата — убиваешь себя - Максим Михайлов

— И вот это-то и есть война? Только и всего? — он не смог скрыть своего разочарования.

Ответом ему стал громовой гогот остальных добровольцев, дежуривших в тот день на положае.

— Погоди еще… Нахлебаешься, успеешь… — сотрясаясь от хохота и едва переводя дыхание, заверил его Денис.

Он как в воду глядел, этот молчаливый парень, ровесник Андрея, в свои двадцать с небольшим лет уже успевший послужить в десантных войсках и принять участие в Карабахской бойне и Приднестровской войне. Настоящую войну с липким одуряющим страхом, что ледяной судорогой сводит мышцы лишая тебя возможности хоть что-то предпринять для своего спасения, аспирант увидел той же ночью. Видимо очухавшись после бросившей в безрассудную атаку травы, посчитав убитых и раненых, осознав какие понесли потери, мусульмане преисполнились праведного негодования и злобы на неверных. Кровь погибших в утреннем бою взывала к скорейшему отмщению. Так по-крайней мере рассудили впоследствии между собою добровольцы, за истинность их догадок, понятно, никто поручиться не мог. Отомстить муслики решили, аккуратно вырезав ночную смену охранников бункера и наставив мин на подходе к укреплению, чтобы прибывшие узнать, что случилось с их товарищами, сербы напоролись на возникшее за ночь минное поле. Из подобных мелких операций, называемых здесь акциями, и состояла в основном вся война.

Мусликам практически удалась их задумка, все получилось бы как надо, если бы опьяненный несказанной удачей, позволившей миновав минные заграждения и ловушки приблизиться вплотную к бункеру, шедший впереди мусульманин, не зацепил в темноте растянутую на ночь между колышками на входе в бункер веревку с привязанными к ней пустыми жестянками из-под консервов. Нехитрая полевая сигнализация не подвела, забренчав не хуже тревожной сирены. Дежуривший у пулемета Мыкола тут же выпустил прямо в бойницу осветительную ракету и призрачный мертвенно-белый свет «люстры» выхватил из темноты полусогнутые фигуры крадущихся мусульман.

— Тревога, братцы! Тревога! — взревел запорожец, нажимая на спуск пулемета.

Поняв, что окончательно обнаружены, бали рванулись на приступ, их положение все еще оставалось выигрышным, шедшие первыми находились в каких-нибудь трех-четырех метрах от входа в бункер и не преминули этим воспользоваться, с криком "Аллах акбар!" бросившись в атаку. Совершенно случайно, как это часто бывает на войне, ситуацию вытащил Денис. Неожиданно проснувшись среди ночи от грохота стрельбы и диких воплей, бывший десантник среагировал молниеносно, выпустив длинную очередь от живота по возникшим в проеме входа темным фигурам. Дульное пламя на мгновение высветило искаженные яростью лица атакующих, припавшего к пулемету Мыколу, еще одного парня по прозвищу Косяк, судорожно рвущего предохранитель автомата… А потом грохнул взрыв, осколки с визгом царапнули стены бункера и, завывая рикошетами ушли в небо, ударная волна разметала столпившихся возле узкого входа мусликов, тяжелой оплеухой врезалась в лицо ничего не понимающего спросонок Андрея, сбивая его с ног. Пуля Дениса всего на долю секунды опередила готовившегося метнуть гранату внутрь бункера мусулика, заставив его выронить гремучую смерть под ноги себе и подбежавшим товарищам. Взрыв дал добровольцам секундную передышку.

— Наружу! Быстрей! — орал в темноте Денис, подгоняя добровольцев. — Еще одна граната и амбец всем четверым!

Оглушенный, ничего не соображающий Андрей инстинктивно подчинился повелительному крику более опытного товарища и, путаясь в перевернутых ящиках, разбросанном снаряжении, каких-то деревянных обломках, рванул к чуть светлевшему на фоне кромешной темноты бункера прямоугольнику входа. Столкнулся с кем-то, зацепился за что-то автоматным ремнем, отчаянно дернул оружие на себя, вызвав взрыв свирепой матерщины и получив довольно увесистую затрещину… и, наконец, все же вывалился в кисло пахнущую горелым тротилом ночь.

— На, сука! На! Подыхай! — выл за его спиной сыпящий горохом длинных пулеметных очередей запорожец.

— Алла! Алла! — надрывались в ответ муслики.

Вскоре замолотили пулеметно-автоматным огнем где-то справа, потом в басовитую мелодию включился левый бункер, гулко ухнул далеко сзади миномет. Краем еще не полностью погасшего рассудка Андрей сообразил, что мусульмане ворвались на их позицию, и теперь соседи просто долбят вражеский передний край, им они помочь не в силах. Угол расположения бункеров не позволит стрелять по прорвавшимся бали, да и не станет никто этого делать из опасения зацепить своих. На подход подкрепления тоже рассчитывать не стоило, ладно бы днем, а ночью никто не рискнет сунуться сюда, когда толком не разглядеть обозначающих проходы в минных полях неприметных вешек и знаков. Нет, ночью каждый сам за себя, эту нехитрую истину ему втолковали в первый же день пребывания на положае. Так что выкручиваться придется, полагаясь лишь на свои силы.

Выскочив из бункера, Андрей осмотрелся по сторонам, темнота вокруг была расцвечена огненными цветками дульного пламени автоматов, рассечена яркими мячиками трассеров, гремела на все лады стрельбой и криками сражающихся, стонами и проклятиями раненых. Где были свои, где чужие понять было абсолютно невозможно и от этого делалось еще страшнее, казалось, что мусульмане повсюду, окружили их бункер, смяли сопротивление защитников, и лишь по какому-то дикому недоразумению он сам еще не убит, но эту незначительную ошибку воины Аллаха вот-вот исправят. Он оглянулся в поисках того, кто вместе с ним протискивался в узкую щель входа в бункер, Андрей так и не понял, кто из добровольцев это был, хотя вариантов, прямо скажем, было не так уж и много. Этот человек не мог успеть отбежать далеко, ведь всего секунду назад он был совсем рядом, однако никого вокруг Андрею заметить не удалось.

— Эй! — неуверенно позвал он в полголоса. — Эй, кто-нибудь!

Ночь в ответ издевательски хохотала ему в лицо свистом пуль и грохотом выстрелов. Андрей совершенно растерялся даже отдаленно не представляя где свои, где чужие и что же собственно теперь ему делать. Он поднял автомат и прицелился в беспорядочно мерцающие вдалеке вспышки, совсем рядом тоже что-то происходило, кто-то с треском продирался через кусты, кто-то палил в темноту, но аспирант не был до конца уверен, что это именно мусульмане, а не так же как и он покинувшие бункер добровольцы. Однако бездействовать и дальше он просто уже не мог, чувствуя, как его вот-вот с головой захлестнет нарастающая внутри паника. Решив выбрать из двух зол меньшее, он все же нажал на спуск, автомат громыхнул, короткой очередью, дружески трепыхнувшись в руках, будто ободряя и напоминая, вот он я, здесь, если что, спасу и помогу. Андрей действительно приободрился, ощутив спокойную уверенность оружия, и более осмысленно прицелился, ловя на мушку беспорядочно вспыхивающие перед бункером четырехлучевые звезды огня вражеских автоматов.

Выстрелить второй раз ему не дали. В уши ударил сумасшедший, полный страха и ярости визг и на него буквально свалилось чье-то гибкое мускулистое тело. Автомат отлетел в сторону, а чужие пальцы уже сомкнулись на горле, сдавливая шею, мешая дышать. В лицо отвратительно, до рвотного спазма, ударило зловонное дыхание врага. Андрей яростно извивался пытаясь ударить муслика в пах, молотя его кулаками по ребрам и спине, но тот будто не чувствуя боли все сжимал и сжимал руки, лишая добровольца столь необходимого сейчас воздуха и продолжая отчаянно верещать что-то вовсе бессмысленное и даже отдаленно не напоминающее звуки которые способно издавать человеческое горло. Воздуха не хватало, перед глазами вспыхнули и замерцали радужные круги, с треском вспухали и лопались ярким огнем сверхновые, вселенная вертелась, разбрасывая во все стороны белые росчерки звезд и галактик. В пронзительном визге муслика прорезались торжествующие нотки. Андрей понял, что умирает, и от этой мысли уже готовые поддаться и ослабеть мышцы отчаянно забились сами собой, пытаясь сбросить ненавистного врага. "Нож, — вдруг холодно и отстраненно подумал он. — На поясе нож, нужно только суметь дотянуться". Пальцы левой руки царапнули ремень, зашарили по боку и, наконец, наткнулись на шершавую, обтянутую тонкой кожаной полоской, чтобы не выскользнула из ладони, рукоять. Осторожно, чтобы не дай бог не заметил, не почувствовал движения оседлавший его муслик, Андрей отстегнул прихватывающий рукоять к ножнам ремешок и потянул нож из кожаного плена. Клинок скользнул ему в ладонь легко и привычно, будто сам мечтал поскорее оказаться в руке у хозяина. Сознание уже уплывало, и лишь недюжинным усилием воли аспирант заставлял себя действовать. Размахнуться не получилось и он, с содроганием ожидая, что нож просто не сможет пробить закаменевшее мышцами тело врага, с силой ткнул лезвием наугад. Нож действительно на какое-то мгновение уперся в преграду, а потом с хрустом разорвав ткань куртки муслика, неожиданно легко вошел в тело. На мгновение наступила тишина, мусульманин прекратил визжать, еще не осознавая, что же произошло, и откуда взялась огнем пронзившая живот боль. Андрей испугался, что его удар не причинил противнику достаточного вреда и тут же вновь всадил в него нож. На этот раз вышло не так удачно, лезвие лишь скользнуло по ребру, едва не вырвавшись из руки. После этой неудачи сознание полностью покинуло Андрея, мозг целиком затопил страх, ужас перед неминуемой гибелью, звериное желание жить любой ценой, несмотря ни на что. Потом он не раз пытался мысленно воспроизвести картину дальнейшей схватки, но, ни разу ничего путного из этого не вышло. Память сохранила лишь отдельные, будто выхваченные яркой вспышкой, куски. Вот он поудобнее перехватив рукоять, раз за разом тычет ножом под ребра сидящему на нем муслику, давление на горло уже ослабло и он может немного дышать, уши глушит полный звериной ярости крик. Кто это кричит? Неужели человеческое существо может так кричать? В следующий момент он уже лежит верхом на противнике, изо всех сил прижимая к земле его бьющееся тело, раз за разом всаживая нож во что-то мягкое, он не видит во что, некогда посмотреть, надо плотнее придавить норовящего выскользнуть из-под него врага. Вот, кажется, он перестал дергаться. Андрей поднимает голову, чтобы взглянуть в лицо поверженного муслима, но в этот момент живущая отдельной от всего тела, своей собственной жизнью рука наносит удар ножом тому в горло. Густо пахнущая обжигающе горячая кровь брызжет прямо в лицо, в жадно хватающий воздух рот. Он давится ей, еле сдерживая рвоту. Потом все вокруг начинает кружиться с бешеной скоростью, мусульманин кривит разбитые губы в злорадной улыбке и подмигивает вытекшим глазом. Андрей смутно вспоминает угодивший во что-то противно липкое и лопнувшее от нажима палец. Дальше наступает полная темнота…