В тела свои разбросанные вернитесь - Филипп Фармер

Геринг также быстро добился уважения местных властей. При всех его недостатках, храбрости ему было не занимать. Он был силен и искусен в рукопашном бою, общителен, привлекателен, когда это было ему нужно, и почти не отставал от Бартона в овладении беглой речью. Он быстро продвигался к власти, приличествующей бывшему рейхсмаршалу гитлеровской Германии.

Эта часть западного берега была населена людьми, говорящими на языке, совершенно незнакомом Бартону. Когда он наконец изучил этот язык настолько, что смог задавать вопросы, то пришел к заключению, что эти люди, должно быть, жили когда-то в Центральной Европе, где-то в начале бронзового века. У них были некоторые странные обычаи, одним из которых было совокупление на виду у всех. Это было интересным даже для Бартона — одного из основателей в Лондоне Королевского Антропологического Общества в 1863 году — повидавшего много неожиданных обычаев во время экспедиций на Земле. Он не участвовал в отправлении этого обычая, но и не ужасался.

С радостью он воспринял обычай рисовать на лице бакенбарды и усы. Мужчины были возмущены фактом, что при Воскрешении их навсегда лишили волос на лице и крайней плоти. Они ничего не могли поделать с последним надругательством, но зато были в состоянии в некоторой степени компенсировать первое. Они мазали верхнюю губу и подбородок темной жидкостью, приготовляемой из древесного угля, рыбьего клея, дубильных веществ и еще нескольких компонентов. Особо фанатичные вместо раскраски татуировали себя, терпеливо снося многочисленные болезненные уколы острой бамбуковой иглой.

Теперь Бартон был вдвойне замаскирован, но все же он зависел от одного человека, который мог при первой же удобной для него возможности выдать его. Бартон надеялся поймать кого-либо из этиков, но так, чтобы остаться неузнанным.

Бартон хотел быть уверенным в том, что он сможет вовремя убраться — прежде, чем его засунут в сеть. Это была опасная игра, подобная ходьбе по канату, натянутому над волчьим логовом. Но он хотел в нее играть. Он побежит только в случае крайней необходимости. Остальное же время он сам будет охотником, а не преследуемой жертвой.

Однако мечта о Темной Башне или Большой Чаше всегда присутствовала в каждом его помысле. Зачем играть в кошки-мышки, когда можно прорваться в самую цитадель замка, внутри которого, по его предположению, располагалась штаб-квартира этиков? Или, если прорваться — слишком сильно сказано, то хотя бы прокрасться. Пока коты ищут мышь повсюду, она прошмыгнет в Башню, а уж там мышь может превратиться в тигра.

От подобной мысли он рассмеялся и привлек к себе внимание двух своих сожителей по хижине — Геринга и англичанина семнадцатого века Джона Коллона. Его смех отчасти был вызван нелепостью сопоставления себя с образом тигра. Что питало его надежду на то, что один человек может хоть чем-то навредить этим Создателям планеты, Воскресителям миллиардов мертвых, Кормильцам и Покровителям воскрешенных? Он сжал кулаки и попытался убедить себя в том, что именно он и его мозг будут причиной свержения этиков. Почему эта мысль не покидала его разум, он не понимал? Но Они боялись его. Если бы он только мог узнать почему…

Другой причиной его смеха было то, что его «я» действительно верило, что он — тигр среди людей. «Человек таков, каким он себя представляет», — вновь и вновь беззвучно повторял Бартон.

— У вас, друг мой, очень необычный смех, — заметил Геринг. — В нем чувствуется что-то женское… Это удивительно для такого мужественного человека, как вы. Он напоминает… звук камня, скользящего по замерзшему озеру. Или лай шакала…

— Во мне есть что-то и от шакала, и от гиены, — кивнул Бартон. — Именно это утверждали мои завистники — и они были правы. Но не более.

Он поднялся с постели и начал делать упражнения, стряхивая остатки сна. Через несколько минут он вместе с другими пойдет к чашному камню у Реки, чтобы наполнить свой желудок. После этого один час патрулирования местности. Затем муштра, после которой последует обучение владению копьем, дубиной, пращой, обсидиановым мечом, луком, кремневым топором и драка голыми руками и ногами. Час отдыха, бесед и полдника. Затем час обучения языку. Двухчасовая работа по строительству крепостей на границе этого маленького государства. Получасовой отдых, затем обязательный бег на милю, чтобы возбудить аппетит. Затем обед и свободный вечер для тех, кто не занят на дежурстве по охране или по другим служебным поручениям.

Такой распорядок был введен и в других крохотных государствах вдоль Реки. Почти везде человечество или воевало, или готовилось к войнам. Граждане обязаны были поддерживать физическую форму и как можно лучше сражаться. Упражнения к тому же заполняли избыток свободного времени граждан. Как бы ни была однообразна военная жизнь, это было лучше, чем сидеть сложа руки, размышляя, чем бы поразвлечься. Свобода от забот о хлебе насущном, квартплате, деньгах и от других мелочных обязанностей, которые наполняли жизнь землян, вовсе не была благословенной. Шла грандиозная борьба со скукой. Руководители каждого государства только и были заняты в основном мучительными размышлениями, чем бы заполнить время граждан.

Речная Долина должна была стать раем, но стала ареной непрекращающихся войн, в которых находили себе выход жадность и агрессивность людей.

После обеда каждые мужчина и женщина были вольны делать все, что заблагорассудится, но не нарушая местные законы. Они могли обменять сигареты и спиртное из своих чаш или рыбу, выловленную в Реке, на более совершенное оружие — лук и стрелы, хороший щит, на более тонко выполненные предметы домашнего обихода — чашки и тарелки, столы и стулья, или бамбуковые флейты, глиняные трубы, барабаны из человеческой кожи и шкур рыб, редкие камни (которые на самом деле были редкими), ожерелья, сделанные из красиво нанизанных и раскрашенных костей глубоководных рыб, из нефрита или резного дерева, обсидиановые зеркала, башмаки и сандалии, картины, написанные углем, редкую и потому дорогую бумагу из бамбука, чернила, перья из рыбьих костей, шляпы, изготовленные из длинных грубоволокнистых трав, росших среди холмов, маленькие тележки, арфы из дерева со струнами из кишок рыбы «драка», дубовые кольца на пальцы рук и ног и другие предметы, необходимые для жизни людей.

Позже, разумеется, наступало время для любовных утех, но пока что Бартону и его товарищам по хижине это было запрещено. Только когда они станут полноправными членами этого небольшого государства, им позволят жить в отдельных домах и обзавестись женщиной.

Джон Коллон был невысоким стройным юношей с длинными соломенными волосами, узким, но приятным лицом и большими голубыми глазами с темными, загнутыми вверх длинными ресницами. При первом же после знакомства разговоре с Бартоном он сказал:

— Я был освобожден из тьмы материнского лона и увидел божий свет на Земле в 1625 году. И слишком быстро оказался опять в лоне матери-природы с твердой надеждой на Воскрешение и, как видите, не ошибся. Хотя я должен признаться, что эта загробная жизнь вовсе не такая, какую обещали нам проповедники. Но откуда им, этим бедным, слепым червям, поводырям таких же слепых, было знать истину.

Прошло совсем немного времени, и Коллон сказал ему, что он является представителем Церкви Второго Шанса. Бартон в недоумении поднял брови. Он уже встречался с этой новой религией во многих местах вдоль Реки. Бартон, хотя сам не был верующим, завел обыкновение тщательно изучать каждую религию. Зная веру человека, ты знаешь его по меньшей мере наполовину! Познай его жену — и будешь знать его вторую половину!