Закон землеройки - Александр Косарев

– Вы уж извините нас за тот наезд, – крикнул мне вполоборота мой нечаянный спаситель. – Я ведь не знал, что вы писатель! Думал, к Танюхе клеитесь…

– Да я забыл уже, – успокоил я парнишку, перекричав треск мотора. – А в доме Ниткиных совершенно случайно оказался…

Благополучно добравшись до Лисовок, я дружески расстался с ухажером внучки Федора Богдановича и его друзьями, миновал знакомые ворота и устало присел на лавку в коридоре. Первым примчался Котофей: прыгнул на колени, облизал мой помятый в схватке у колодца нос и, громко урча, начал тереться о щеку. Вышедший вслед за ним хозяин дома помог мне добраться до топчана, а потом появилась и Татьяна, явно уже готовившаяся ко сну. Далее под ее причитания относительно моего плачевного вида состоялась получасовая процедура реанимации, после которой, обмазанный мазями и облепленный пластырями, я наконец уселся за стол. На колени снова тотчас запрыгнул Котофей, вытянулся, свесил одну лапу вниз и утробно замурлыкал.

– Соскучился, бедный, – поставила передо мной Татьяна кружку с чаем. – Вчера тоже полночи колобродил, не хотел без вас укладываться.

– Так некому его было ночью согреть, вот он и беспокоился, – ласково почесал я кота за ушком.

– А где ж заночевал-то? – присел напротив хозяин дома. – Мы ведь с внучкой тоже беспокоились.

– Прямо в монастыре и заночевал, – коротко ответил я. – А сегодня вот довелось в рукопашной схватке поучаствовать. Ни с того ни с сего на меня два мужика с палками напали, а верховодила ими какая-то нервная визгливая дамочка.

– Случаем, не коротенькая такая, – ладонью показал примерный рост тетки Федор Богданович, – и на один бок перекошенная?

– Она самая. Если б не милиция, не уверен, что сидел бы сейчас с вами…

Хозяин сокрушенно покачал головой.

– Ох, Александр, будь я на твоем месте, прямо завтра отсюда уехал бы, если уже не сегодня…

– Не понял. Бежать от пары хулиганов и вздорной тетки? Не дождутся! Лучше уж просветите меня тогда, каких еще опасностей в вашем городе мне следует остерегаться.

– Ну, коли силы остались слушать – слушай. Расскажу о ситуации в городе, что сам знаю, а потом уж вместе покумекаем, как тебе лучше поступить. Одна голова, как говорится, хорошо, а две лучше. – Федор Богданович ненадолго задумался, а затем, облокотившись на стол, приглушенно заговорил: – Когда-то Энск был самым обыкновенным провинциальным городком: размеренная жизнь, скучное социалистическое бытие, минимум перемен. Не сказать, чтобы мы жили хуже других, нет… Просто привыкли считать, что так и надо. Первые изменения произошли вскоре после прихода в Кремль Горбачева, то есть примерно двадцать лет назад. И начались они, как я теперь понимаю, с приезда в наш город женщины лет двадцати пяти с малолетней дочкой. Прибыли они из какого-то далекого сибирского села, а запомнил я их потому, что работал тогда учителем, и эта дама как раз пришла записывать свою девочку в нашу школу. Обе с первой минуты мне почему-то не понравилось. Мало того, что мать явно страдала позвоночником и не могла стоять прямо, так еще и дочь не тянула по знаниям даже на первый класс, а мамаша настаивала пристроить ее сразу во второй. Разговор тогда вышел тяжелый и неприятный, и в итоге мы им в приеме в школу отказали…

– Хм… Не вижу связи между этой парочкой и своими синяками.

– Так я еще и не договорил. А ведь эта кособокая женщина начала вскоре проявлять такие способности, о которых в эпоху СССР и слышать не приходилось! Работать поступила санитаркой в городскую больницу, трудилась истово, по две смены кряду. А чуть позже по Энску пошли разговоры, что за три дня до кончины того или иного пациента она во время обхода торжественно вручает тому кружку с водой и говорит примерно следующее: испей, мол, дорогой, прощальной водицы и приготовься к скорой встрече с Господом Богом. И что самое поразительное, все ее предсказания сбывались! Человек, испивший той воды, послушно призывал родственников для прощания или писал завещание, а в объявленный санитаркой час переставал дышать.

– Так вдруг она в воду отраву добавляла?! Вроде как своеобразную эвтаназию осуществляла, чтоб люди не мучались?

– Проверяли, – отмахнулся Федор Богданович. – Да только ничего кроме хлорки водопроводной не обнаружили. Саму санитарку тоже не слабо тогда потрясли: и главврач, и милиция, и даже районный прокурор для дознания приезжал… Ни к чему не подкопались! Лукерья, а зовут, кстати, эту женщину Лукерьей Тетишкиной, на все вопросы смиренно отвечала, что это-де сам Господь сообщает ей во сне, кому пора отправляться на небеса. И это в те времена, когда наше поколение получило крепкое атеистическое воспитание! Словом, вскоре в больнице началась тихая паника, ибо не только к девяностолетним старухам приходила «смиренная Лукерья», но и к роженицам перед родами, и к молодым мужикам перед полостными операциями, и даже к детям, болевшим гриппом либо краснухой… А потом и вовсе осмелела: больницы ей, видно, мало показалось, так она по домам пошла.

– Что, прямо с кружкой и заявлялась? – поразился я.

– В том-то и дело! Люди слышат звонок в дверь, открывают, а там – Лукерья! В извечном заношенном платочке, в тапочках хоть зимой, хоть летом, на лице ни кровинки, глаза горят дьявольским пламенем, а в правой руке кружечка эмалированная подрагивает. И капельки на порог– кап, кап, кап… Некоторые от ее визита сразу в обморок падали.

– Но неужели никто не мог с бесноватой бабой справиться?!

– А что с ней сделаешь? В прогнозах она никогда не ошиблась. Пробовали даже «помеченных» ею людей в реанимацию помещать, где потом почти весь штат врачей возле них дежурил, пытаясь предотвратить неизбежное, но куда там – тщетные потуги! У меня тогда приятель Жорка Пименов хирургом в больнице работал, так он не выдержал и дома застрелился однажды с досады из охотничьего ружья. А половина больничного персонала и вовсе со страху уволилась…

– Но хоть один человек отказался ту воду пить?!

– И не один! Когда Лукерья первый десяток смертников огласила, ее вообще, бывало, с лестницы спускали. Да только люди те все равно умирали, но уже в страшных мучениях и судорогах.

– То есть те, – уточнил я, – кто ее воду пил, уходили из жизни спокойно, а «отказники» еще и мучились?

– Именно! А позже люди подметили, что после вручения каждому очередному страдальцу воды санитарка была сама не своя: словно бы корежило ее всю, ломало до скрежета зубовного. Стали уже говорить, что берет-де она страдания людские на себя, замаливая тем самым грехи человеческие перед Богом. Словом, произошел в городе своего рода раскол: одни на всех углах славили новоявленную «святую Лукерью», а другие паковали чемоданы и в срочном порядке покидали город. Словно от чумы, помнится, бежали… И вот именно тогда, в конце восьмидесятых, потянулись в наш город так называемые «паломники» или, как мы их называем, «переселенцы». Приезжали, занимали потихоньку брошенные дома и квартиры и брались за любую работу – ничем не брезговали. Местные власти наплыву «переселенцев» не препятствовали, ибо без них многие городские службы вообще обезлюдели бы. А тут вам взамен коренных беглецов-паникеров и новые рабочие руки сразу, и новые налогоплательщики. Прибывали эти паломники в основном семьями и первым делом отправлялись в паспортный стол, причем все как один заявляли об утере во время переезда паспорта.