Источник судьбы - Елизавета Дворецкая

– Нельзя принимать сгоряча такие важные решения, – сказал Вильберт. – Всем нам надо остыть и образумиться. Мы еще раз поговорим об этом завтра. Королева умерла, дела не поправишь, а для мести ведь не нужно спешить. Месть истинная, обдуманная и справедливая всегда гораздо лучше, чем торопливая и слепая от ярости, ведь так, Харальд конунг? Мы еще раз поговорим об этом завтра.

– Я не уступлю, – процедил сквозь зубы Рерик. – Хоть бы все думали целый год, я не пойду на поводу у девки, которая сама не знает, что говорит.

– Я знаю, что говорю! – упрямо и гордо ответила Ингебьёрг.

– Расскажешь это Хель.

– А ты когда-нибудь расскажешь эту историю Нидхеггу!

– Харальд конунг, прикажи, чтобы ее увели! – потребовал Рерик. Он окончательно осознал, что перед ним стоит убийца Теодрады, и ему очень хотелось убить ее своими руками, как он продел это с Элландом. – А не то я сверну ей шею прямо здесь и действительно стану тем убийцей женщин, которым она хочет меня сделать!

– Уведите ее, – распорядился Харальд. Он еще ничего не решил, но уже остыл, устыдился своих чувств, и вид Ингебьёрг стал ему неприятен. – Заприте ее в чулан, и ты, Гейр ярл, поставь своих людей, чтобы стерегли ее днем и ночью. Осмотрите чулан сначала, нет ли там какой-нибудь лазейки.

Гейр ярл подошел к Ингебьёрг и сделал знак, предлагая идти к дверям. И она пошла, такая прямая и гордая, как будто одержала победу и удостоилась великой чести. Все те, кого она оставляла в гриднице, чувствовали себя гораздо хуже.

Весь вечер Харальд конунг сидел мрачный и ни с кем не разговаривал. Дружина тоже не отличалась бодрым расположением духа, все вздыхали и переглядывались. Давать советы никто не спешил. Положение было настолько затруднительным, что ни на чью мудрость нельзя было полагаться.

Поздно ночью, когда все разошлись по своим спальным местам, к двери чулана, где заперли Ингебьёрг, подошли два человека – Гейр ярл и Харальд конунг. Отперев дверь, Харальд приказал вывести Ингебьёрг, но сначала связать ей руки. Ее вывели, и тогда Гейр ярл сам набросил на нее плащ, прикрыв капюшоном голову.

– Что это значит? – надменно спросила она.

– Это значит, что тебе, йомфру, будет полезно немножко прогуляться, – спокойно ответил Гейр ярл.

– Подними мне капюшон, я ничего не вижу.

– А тут и не на что смотреть.

– Но я не вижу дороги!

– Мы тебя отведем.

Она не видела Харальда, но он шел поодаль, не сводя с нее глаз. В сопровождении хирдманов ее вывели из дома и повели к берегу. Светила луна, черные тени бежали по земле. Ингебьёрг почти ничего не видела, но, хорошо зная родной вик, скоро узнала под ногами прибрежный песок, а потом доски причала. Здесь маленький отряд остановился. Харальд подошел к ней вплотную.

– У тебя еще есть время, но самая малость, – сказал он ей, и Ингебьёрг слегка вздрогнула, услышав совсем рядом голос конунга. – Скажи мне, кто подбил тебя отравить мою жену, и тогда я оставлю тебе жизнь.

– Это сделал твой брат Хрёрек конунг.

– Неправда.

– Это сделал твой брат.

– Мой брат не мог этого сделать. Он слишком самоуверен и заносчив, слишком много о себе думает, но он не подлец и не мог нанести мне такой удар в спину, не мог лишить жизни невинную женщину. Он правда любил ее. Это сделал кто-то другой. Скажи мне, кто?

– Я уже сказала. Это твой брат Хрёрек конунг.

– Неужели тебе совсем не жаль твоей жизни? Ты ведь еще так молода!

– Орел кричит рано! – насмешливо ответила Ингебьёрг. – Кто ждет старости, чтобы прославиться, едва ли чего хорошего дождется!

Харальд покосился в сторону: один из хирдманов держал заранее припасенный камень размером с человеческую голову, опутанный веревкой.

– Ты хорошо подумала? Если ты не скажешь мне правды, то рассвета тебе не увидеть.

– А ты не боишься, что убийство ночью тебя опозорит?

– Наступить на голову ядовитой змее не значит совершить убийство. Больше тебе нечего сказать?

– Отчего же? Мне тебя жаль, Харальд конунг. Я стану валькирией и попаду в Валгаллу, а вот где будешь ты с твоим франкским богом? Проклят тот, кто предал своих богов и предков, он легче сухого листа, который уносит ветер. Мне жаль тебя!

Харальд в досаде отступил и сделал знак хирдманам. Они накинули веревку с камнем на шею Ингебьёрг, взяли ее под руки и повели к краю причала. Она не противилась, не упиралась и ступала так же твердо и уверенно, как всегда. Ей совсем не было страшно. Она, как Брюнхильд и Гудрун, сама сделала шаг навстречу ужасам своей судьбы и встречала их со стойкостью, которая сделала бы честь королеве древности. Добровольно выбравший страшную смерть обретает славу в веках, и Ингебьёрг уже была в саге. Уже стала равной тем великим женщинам, которые в течение веков служили примерами гордости и твердости духа. Такая участь гораздо лучше мирного бесславия, и Ингебьёрг совсем не было страшно.

Те, кто утром проснулись первыми, обнаружили дверь чулана распахнутой настеж, а сам чулан – пустым. Но хирдманам никто не приказывал хранить тайну, и вскоре уже вся усадьба, а потом и весь город знал о том, что произошло ночью. Харальд конунг в припадке гнева приказал утопить убийцу своей жены. Хирдманы рассказывали, что девушка держалась стойко и не просила о пощаде, и Асгрим хёвдинг с восторгом и гордостью внимал этим рассказам. Приводил все новых людей, чтобы они послушали, и сам слушал тоже. В нем не было заметно ни малейшего горя о потери любимой дочери: ее смерть прославила ее и весь род, и он был счастлив, что воспитал женщину, равную королевам древности.

– Она могла бы стать королевой, истинной королевой! – повторял он, ничуть, кажется, не жалея, что Ингебьёрг не станет уже никем. А теперь она будет валькирией! Вот увидите!

В самом деле, ее судьба была достойна самой звонкой героической песни.

Харальд конунг вызывал гораздо меньше восторга, но не из-за своей жестокости – его месть была вполне оправданной, – а из-за того, что не смог совладать с гневом и казнил виновную раньше, чем дело было досконально выяснено. С ее смертью пропала последняя возможность узнать, кто же подстроил отравление королевы Теодрады, а заставлять Рерика одного, без обвинительницы, проходить божий суд было бы несправедливо.

Когда дружина заканчивала утреннюю еду, Харальд, мрачный молчаливый, сделал брату знак остаться. Рерик подошел.

– Я все обдумал, – без предисловий начал Харальд. – И понял, самое лучшее, что мы можем сделать – это расстаться как можно скорее. Мы поклялись памятью отца, что вернем его землю – и мы это сделали не для того, чтобы тут же, в краю дедовых курганов, передраться между собой. Ты должен уйти.

– Ты предлагаешь мне вернуться в Дорестад? – Рерик поднял бровь.