Северное Сияние. Том 2 - Сергей Извольский

В скольжении – в отличие от происходящего в обычном течении времени, телепортация происходила гораздо более полно и ярче по ощущениям. И в тот момент, когда я стал единым целым с клинком, ощутил давно забытое чувство – впервые испытанное в тот момент, когда в детстве крутил солнышко на качелях. В обычном состоянии этого практически не заметно, а вот сейчас весьма ярко ощутимо вращение клинка в полете.

Раскрывшись и телепортировавшись, вернувшись в привычную физическую форму, я вновь – крутнувшись в воздухе как бейсбольный питчер, зашвырнул кукри вперед. И еще раз.

Понемногу я выходил из скольжения. Долго в таком состоянии находится нет возможности, у любой возможности организма есть предел, так что течение времени все ускорялось. Но разгон сохранялся, и я все еще двигался с недоступной глазу скоростью.

Для стороннего наблюдателя, если кто-то мог смотреть сейчас на меня со стороны, ничего не происходило. Обычный человеческий глаз мог заметить меня лишь в момент старта, когда я рванул из тени. Вернее, даже не заметить, а максимум – уловить смазанное движение. В воздухе, когда я перемещался телепортациями, также вряд ли что-либо можно было заметить – так, короткие неявные вспышки, сродни мареву плавящегося от жара воздуха.

Подобная тройная телепортация вряд ли бы у меня получилась, если бы не состояние холодного разума. Который убрал все лишние эмоции – как запрещенные психотропные вещества убирают эмоции профессиональным спортсменам перед выступлениями.

Вот только выступление накачанного психостимуляторами атлета ограничено гимнастическим ковром и заученной программой, а я импровизировал. И после того, как пересек линию защиты периметра уже своего коттеджа, и вернулся обратно в обычное течение времени после третьей телепортации, понял – у меня проблемы: слишком быстро я разогнался.

Из-за активного холодного разума я просто галочку об этом поставил, практически никак не успев отреагировать, лишь сгруппировался. Понимание тяжести ситуации и совершенной ошибки пришло постфактум – когда я, словно завершая траекторию запущенного катапультой снаряда, влетел в окно. Оно тут немалых размеров, в полстены, так что промахнуться было непросто.

Выбив раму, я пролетел через холл (прямо над столом, за которым расселось несколько человек) и врезался в стену так, что содрогнулся весь дом. Рухнул на пол я вместе с сорванной со стены картиной. По стилю произведение искусства очень напоминало полотна Брюллова, и я очень надеюсь, что это качественная копия – потому что в холст я замотался почти как в саван, порвав его, когда приземлился в пол.

Вместе с завершением скольжения я вынырнул и из состояния холодного разума. И сразу же прокомментировал вслух все, что думаю о своем решении и его последствиях. Звучало это, если перевести на приличный, примерно как: «Господи, зачем я это сделал и почему я сегодня вечером такой несообразительный?»

– Дебилоид? – прозвучало совсем рядом. Это Валера с интересом повторил видимо впервые услышанное слово.

Еще в тот момент, когда я выбил раму, он первым – благодаря своей нечеловеческой (звериной) реакции среагировал, подскочив ко мне ближе, опередив остальных. Но только на мгновение – краткого взгляда из прорехи в холсте оказалось достаточно: те, у кого было оружие уже взяли его наизготовку, у кого не было приготовились бежать или действовать по ситуации.

Валера спросил что-то еще, но отвечать я не стал. Прислушался к себе, оценивая повреждения тела. Повезло, что толстое стекло не разбилось, а то меня могло просто располосовать как поданный стейк; но все равно хорошего мало – судя по ощущениям, сломана ключица и пара ребер точно.

Рядом возникла суета, послышались шаги – меня освобождали от картины, разломанной рамы и осматривали. Действовали быстро, но аккуратно – инициативу в руки взяли Валера и Ира, которая оказалась рядом со мной лишь на пару мгновений позже принца.

Следующие несколько минут я старался просто прожить с целью того, чтобы их потом забыть и не вспоминать. Говорить о том, что произошедшее – следствие нечаянного порыва моей авантюрной натуры (дурости, если по-русски), никому не стал. Сказал лишь, что показалось ощущение чужого взгляда на себе, после чего решил попробовать избежать наблюдения.

Дальнейшее все ответственные лица додумали сами – интуиция в мире одаренных это фактор, с которым считаются, не отбрасывая. Правда, мое появление в холле оказалось столь эффектно, что волнения и лишних мыслей наверняка вызвало достаточно. К счастью, даже если у кого-то появилось обоснованное мнение, что «барин-идиот», никто ни словом, ни взглядом его не показывал. Потому что на это мне ответить в общем-то и нечего.

Единственный, кто сейчас знал правду о моем поступке и мог заявить, что я переборщил, был Валера – из-за того, что услышал мое невольное восклицание сразу после приземления. Но принц оставался серьезным, не вынося собственные догадки на широкую публику.

Все же его неиссякаемую и жизнерадостную веселость всерьез прибило к границам обыденной реальности как наше общение с Марьяной, так и его последствия. После совершенного на наших глазах самоубийства одаренной восьмого ранга принц стал как-то более серьезнее и собраннее. По крайней мере, в узком кругу.

К моему облегчению, уже через несколько минут на месте была Ольга. Она дала указание перенести меня на кровать в гостевую спальню, чтобы положить для лечения, но я, собравшись с силами, решил встать и двигаться самостоятельно. Ольга в ответ запретила блокировку боли с помощью источника – ей это будет мешать в лечении, но решение менять я не хотел, поэтому придется помучиться.

Поднявшись с помощью Валеры, придерживающего меня за локоть, окончательно осмотрелся. В момент моего появления народа в холле присутствовало немало: за столом, ожидая меня со званого ужина, сидели вызванные Зоряна, Вася и Гек, а также Моисей Яковлевич. Не звал, но ждал я здесь и присутствующих Валеру, Эльвиру и Андре. Он, кстати, единственный в момент моего входа через окно сохранил внешнее спокойствие – я заметил, пока летел. И почти сразу после моего появления поняв, что опасность никому не угрожает, Андре первым вернулся к отставленной кружке с кофе.

Еще в холле находилась Ира. Телохранительница-индианка после появления Ольги убедилась в том, что прямой опасности мне не угрожает и ушла в тень. И только машинально поискав взглядом змееглазую девушку, я заметил еще двух нежданных гостей.

«Вот это поворот» – подсказал мне внутренний голос, когда узнал обоих ожидающих меня товарищей. Первым был Мустафа. Причем он вновь подвергся изменению с помощью косметической хирургии: сейчас у него на лице была очередная созданная маска. Но это точно был сириец, я безошибочно узнал его по глазам. Вместо приветствия показал Мустафе два пальца в жесте «Виктория». Он ответил мне жестом поднятого большого пальца, явно на отлично, на девять из десяти как минимум, оценив мое выступление.

После этого его жеста смысл новой, третьей маски Мустафы стал мне более понятен: в протекторате, будучи в роли моего теневого куратора, он играл роль мелкого уголовника, пусть и обладающего достаточным авторитетом в пределах Нижнего города. После нашего прибытия в Елисаветград Мустафа сменил внешность, надев вторую маску – став более респектабельным. Но тем не менее – всего лишь моим ординарцем. Сейчас же, в своем третьем облике, Мустафа всем видом, мимикой и жестами излучал внутреннюю уверенность. Теперь по-настоящему было видно, что это на самом деле «товарищ майор» из ФСБ. Даже партикулярный костюм на нем как мундир сидел.