Меч эльфов. Рыцарь из рода Других - Бернхард Хеннен

— Ну же, дыши! Не уходи! Ты поклялась мне, что я буду твоим рыцарем. Что мы будем вместе. Я не оставлю тебя! Слышишь меня, упрямая чертова язычница? — Он снова изо всех сил надавил ей на грудь. — Если ты сейчас уйдешь, я последую за тобой.

— Господин…

— Молчите! — рявкнул он на андаланцев.

— Вы не должны этого делать, господин. Вы утратите возможность спасения души. Тьюред не терпит, когда…

— Да замолчи же наконец! Уйдите, оставьте меня одного. — Он снова нажал на грудь Гисхильды. — Вернись, черт тебя побери! Ты обещала мне свою жизнь. Ты пришла ко мне под виселицу. Ты не имеешь права вот так вот уйти!

— Схватить его, пока он не сделал с собой что-то! — приказал капитан, несмотря на слабость. — Он уже не в себе!

Люк достал кинжал.

— Только попробуйте, и вы уйдете вместе со мной. Оставьте меня с ней наедине. Пожалуйста!

— Мальчик, пути Тьюреда неисповедимы. Мы можем только принять это. Нам никогда не понять его…

Сейчас это было последним, что ему хотелось слышать. Но у него не хватало сил на сопротивление. Он чувствовал себя опустошенным. Гисхильда была уже давно частью его. Глубоко в его груди зияла пустота. Ему нужна была ее близость, тепло ее тела, когда она прижималась к нему во сне. Без нее он пропадет. Он опустил кинжал.

— Я ничего с собой не сделаю, клянусь Тьюредом. — Для этого ему не нужно оружие. Без ее любви он погибнет.

Он лег рядом с ней, обнял ее. Его губы отыскали ее уста.

— Возьми мое дыхание, — прошептал он.

Эмерелль сняла свое платье из цветочной пыльцы. Тонкая ткань на удивление мягко скользнула по скале, ее теплая солнечная желтизна сияла на серо-зеленом камне. Вокруг нее плясали сотни мотыльков, звенящая, живая радуга. Сейчас они снова опустятся на платье и будут ожидать ее.

Королева была в отчаянии. Серебряная чаша не давала ответов. Вместо того она постоянно показывала ей то, что она меньше всего хотела видеть: видения смерти Олловейна. И она знала, что он никогда больше не родится. Его охватит пламя, и он уйдет в лунный свет. Она никогда по-настоящему не владела его сердцем, как ни сражалась за него. Нужно отпустить его. И тем не менее она не могла этого сделать. Она знала, что если найдет Гисхильду, то он еще какое-то время будет жить. Еще пару лет.

Королева подняла волосы. Осторожно скользнула со скалы в теплую воду. По воде плавали цветки лотоса, касаясь ее кожи, словно нежные пальцы любовника. Она отдалась течению. Ее окутывали теплые полосы тумана. Она никогда не входила в Озеро Тайных Голосов, чтобы поплавать с апсарами и расспросить их оракула. Слишком горда она была для этого. Может быть, она боялась не получить ответа даже здесь.

Что-то скользнуло мимо… Гладкое, стройное тело. Она увидела переплетающиеся узоры на коже. В темной воде исчезло знамя черных волос.

Эмерелль услышала шепот апсар за туманом и почувствовала себя скованно, схватилась за камень альвов, висевший у нее на груди. Какую-то долю мгновения она пыталась защититься от чар, но знала, что сможет получить ответ только тогда, когда полностью отдастся девам.

И опустила руку.

Шепот прозвучал ближе. Чужой, тяжелый запах прогнал аромат персика. Эмерелль ощутила глубоко в животе тепло, которого там уже давно не было. Узел на затылке рассыпался. Теперь ее волосы, мокрые и тяжелые, спадали на плечи, мягко касались груди, поглаживали ее, качаясь на волнах.

— Мы знаем о твоей муке, — произнес низкий женский голос совсем близко.

Королева почувствовала движение в воде.

— Как мне спасти Олловейна?

— Он не хочет, чтобы его спасали, королева, — прошептал другой голос. — Он хочет встретиться с Линдвин в лунном свете.

— Сколько еще он сможет оставаться здесь? Я не могу отпустить его.

— Действительно ли это любовь, королева?

Она знала ответ. Но иногда, на миг или два, когда Фальрах в нем усиливался, он смотрел на нее, как прежде. Она не хотела лишиться ни одного из этих взглядов, пусть это и эгоистично. Олловейн был родившимся вновь Фальрахом. И Фальрах был сильным. Она сама когда-то, в Шалин Фалахе, пробудила в Олловейне воспоминания о прошедших жизнях. С тех пор Фальрах вернулся. Некоторое время тело Олловейна принадлежало исключительно ему. Но это было давно. Теперь ему иногда доставался всего лишь миг или два…

— Когда вернется тот, кто есть начало и конец, тогда уйдет Олловейн. Его жизнь окончится в тот же день, как и жизнь Другого. Дольше князь не останется. Но возможность отпустить его раньше — в твоих руках. Сейчас, когда я произношу эти слова, потерянная девочка стоит на пороге Золотых Чертогов. Если она переступит порог, Олловейн освободится раньше.

— Вы знаете, где Гисхильда?

Теперь ее окружали белые тела, на таком расстоянии, что Эмерелль не могла их коснуться. Каждый раз отвечал новый голос.

— Мы не знаем, где находится ее тело. Но видим, куда направляется ее свет.

— Вы должны остановить ее! Альвенмарк падет, если мы потеряем ее.

Узкое бледное женское лицо в обрамлении черных волос вынырнуло из воды прямо перед ней. Королева смотрела в глаза, темные, как Озеро Тайных Голосов.

— Альвенмарк никогда уже не будет тем, что прежде. Ты не сможешь помешать этому, королева.

Она знала, что это правда.

— Но я не могу перестать бороться с этой судьбой. Остановите Гисхильду!

Эмерелль нащупала камень у себя на груди. Она никогда не отдавала его.

— Отпусти, королева. Тогда однажды ты тоже обретешь покой.

Она подумала об Олловейне и о Фальрахе. Рывок — и тонкий кожаный шнурок на ее шее оборвался. Она крепко держала камень в кулаке. Голова была тяжелой от пьянящих запахов, витавших над озером. Она огляделась по сторонам. Берега не видно, апсар рядом — тоже. Она была одна в темной воде и тумане. Эльфийка меланхолично улыбнулась. В принципе, так было всегда, с того самого дня, когда Фальрах умер вместо нее и она стала королевой. И разжала руку.

Под ней проскользнуло чье-то тело. Волосы мягко коснулись ее бедер. Камень погрузился в темную воду.

— Мы вернем его тебе, когда наступит день света и огня.

— А Олловейн?

— Ты продлила отпущенный ему срок, королева. Одной тебе ведомо, был ли это поступок любви.

Примарх чувствовал себя так, словно в мгновение ока сбросил с плеч тяжесть последних двадцати лет. Никогда еще он не поднимался так легко по ступеням в башню Братства. Он даже поймал себя на том, что с довольным видом мурлычет себе под нос мелодию какой-то красивой песни, которая как раз была популярна среди послушников.