Десять месяцев (не)любви - Юлия Монакова

— Не стоит беспокоиться… — робко произнесла Полина, но Громов уже вышел из комнаты.

Растерянная, ещё больше сбитая с толку его холодным тоном и поведением, Полина юркнула в душ, а затем нерешительно появилась в кухне. Снова, как и вчера, Марк Александрович настойчиво заставил её поесть, напоил чаем с мёдом и вареньем… но в глаза ей смотреть избегал, и больше молчал, ограничиваясь лишь дежурными вежливыми репликами. В подобной атмосфере у Полины кусок не лез в горло, слишком уж угнетало это тяжёлое молчание. Она даже не особо обратила внимание на то, что ела, хотя и поблагодарила вежливо за завтрак.

— Я помою посуду? — предложила Полина, лишь бы хоть чем-нибудь занять себя, но Громов жестом остановил её. Нет, это было просто невыносимо!..

— Скажите, Марк Александрович… — произнесла она, кусая губы от волнения. — А что это за история была у вас со студенткой в Питере?

Его лицо посерело. Он резко вскинул голову и впился в Полину взглядом.

— Вам-то откуда об этом известно?

Она пожала плечами.

— Мне ничего не известно. Знакомая рассказала, но у неё и самой нет достоверной информации. А мне бы хотелось услышать это от вас. Если, конечно, возможно… — добавила она тихо. Вот сейчас он пошлёт её куда подальше за эту тихую наглость и будет совершенно прав. Пробралась в дом, а теперь пытается влезть ещё и в душу!

Однако Громов не стал отмалчиваться. Всё тем же безэмоциональным тоном он вкратце пересказал ей суть конфликта.

— Эта студентка прогуляла весь цикл моих лекций и практических занятий. Явилась в конце семестра прямо на зачёт… Разумеется, я ей его не поставил. Наверное, она думала, что сможет как-то решить проблему, договориться… Но со мной это не работает. Денег я не беру, "отлично" за секс тоже не ставлю, — его губы дрогнули в брезгливой гримасе. — В итоге она не получила допуска к сессии и отправилась прямиком к завкафедрой. Убедительно сыграла спектакль: якобы я к ней приставал, но она, бедняжка, мне категорически отказала, и вот теперь я мщу ей за это таким жестоким и циничным способом.

— Как такое возможно? — поразилась Полина. — Вот так просто оговорить человека…

— Самое поразительное, что ей легко поверили. Вероятно, в ней погибла великая актриса.

— И… что?

— Да ничего. Доказать мою невиновность было практически невозможно, ведь это такое размытое понятие — "приставал"… Как это можно проверить, подтвердить или опровергнуть? Её слова — против моих, только и всего. Самое противное, что нам с ней даже не устроили очную встречу. Всё было решено без моего присутствия… Завкафедрой очень боялась поднимать шум — чтобы не дошло до верхушки универа. Этой девице быстренько нарисовали зачёт, а меня слёзно попросили написать заявление об уходе по собственному желанию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Что?! — поразилась Полина. — И вы согласились? Но почему? Ведь ничего не было доказано…

— Доказательства были и не нужны, они сами всё за меня решили. Работать с людьми, которые легко верят подобному бреду… это значит, себя не уважать.

— Но… можно ведь было как-то побороться! — воскликнула она со слезами на глазах. — Я понимаю, что вы гордый, Марк Александрович, что вас это оскорбило, но… они же вас просто выжили! Поломали вам карьеру!

Громов потёр переносицу, точно разглаживая вечную суровую морщинку между бровей.

— В моей личной жизни тогда наступил момент, когда просто не было ни сил, ни желания бороться, — тихо сказал он наконец.

Полина долго всматривалась в его лицо, не решаясь спросить то, о чём вдруг ей подумалось.

— Вы боитесь, что я обвиню вас в чём-то подобном? Или опасаетесь, что вновь всколыхнётся тот старый скандал, если в нашем универе узнают о… нас? — несмело спросила она.

Он изменился в лице.

— Нет! Господи, нет, конечно, ну что ты такое болтаешь! — он и не заметил, как в волнении впервые обратился к ней на "ты".

— Вы же сами говорили, что вас ко мне тянет… — напомнила Полина, почти не дыша. Громов зажмурился на мгновение, сжал зубы, затем открыл глаза и серьёзно взглянул на неё.

— Я очень жалею, что сказал это тебе.

Полина сникла.

— Я всё поняла, Марк Александрович, — холодно отозвалась она. — Дело не во мне и не в той студентке… Вы просто сейчас состоите в других отношениях, а я вам не к месту и не ко времени со своей любовью.

Он сделал попытку опротестовать её слова, что-то возразить, но Полина выставила ладонь вперёд:

— Не надо пытаться смягчить удар. Я это переживу, не волнуйтесь. А сейчас мне пора возвращаться в общежитие. До свидания.

Он неподвижно сидел за столом, будто окаменел. Только пальцы рук, лежащих на столе, сжались в кулаки так сильно, что аж костяшки побелели. Полина осторожно обошла его, стараясь не коснуться даже ненароком, и направилась к выходу. Нашла свою куртку на вешалке, натянула сапоги… Он даже не шелохнулся, не обернулся, не проводил её хотя бы взглядом.

Было сильное искушение хорошенько шарахнуть дверью, чтобы он вздрогнул, испугался, чтобы разрушилось это его ледяное молчание, эта неподвижность, это оцепенение…

Но Полина аккуратно, как следует, прикрыла дверь за собой и принялась спускаться вниз по лестнице.

ДЕКАБРЬ

Илона

Дни мчались с какой-то бешеной, сумасшедшей скоростью. Никто и оглянуться не успел, как наступил декабрь. Город охватила традиционная предновогодняя лихорадка: на площадях были установлены ёлки, ассортимент магазинов пополнился мишурой, ёлочными игрушками, хлопушками, фейерверками и бенгальскими огнями, в воздухе витал запах мандаринов, преподавательницы на кафедре вовсю обсуждали блюда праздничного меню и делились оригинальными рецептами, а также хвастались новыми нарядами, купленными специально для новогодней ночи.

Илону мало задевала вся эта радостная суета. Она ещё не спрашивала Марка о его планах, но заранее дала себе установку не расстраиваться, если не получится встретить праздник вместе. Нет — так нет, она тогда поедет к родителям, они будут только рады. Или к Мусе, та давно её приглашала.

С Марком у них всё было… неплохо. Их отношения перешли на новый уровень. Она ужасно боялась сглазить, но ей абсолютно не в чем было его упрекнуть. Единственное "но": Марк так ни разу и не сказал ей, что любит. Но Илона убедила себя, что слова — не главное, главное — поступки. Они ведь вдвоём, они — пара, между ними всё хорошо? Значит, и грустить не о чем.