Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках - Александр Хлевов

При этом нужно отметить, что мы вынуждены опустить как совершенно неисторическое то, что «работает» на его образ «Всеотца», на троичность образа (Высокий, Равновысокий и Третий в Эдде) и т. д. Это, без сомнения, весьма поздние элементы. Перетасовка иерархии, дополненная монотеистическими влияниями со стороны христианства, в основном совпадала с эпохой викингов. Во-вторых, необходимо чрезвычайно осторожно отнестись к многочисленным географическим привязкам праистоков Одина и подвластных ему асов. Отсылки к Трое (64; 12–13) являются литературной фантастикой, что же касается Великой Свитьод (88; 2–5), то, несомненно, в этой стране в бассейне Дона (Танаквисля) следует видеть не столько давнюю память о пути миграции прагерманцев (что совершенно реально) в Европу, сколько реликтовый осколок готского обитания в Северном Причерноморье. Возможно и наложение готской темы на действительно сохранявшиеся представления о пути далеких предков через степи Юга Восточной Европы.

Показательно, что «Сага об Инглингах» поддерживает версию изначального верховенства Одина, однако «Младшая Элла» ставит его в ряд многочисленных потомков Тора (64; 13). Ив то же время именно «Сага об Инглингах» дает нам достаточно реалистичную, при внимательном прочтении, канву реальной истории Одина. Согласно ей Один — реальный вождь, некогда правивший в Швеции. Отбросив шелуху дополнительных мифологических подробностей, мы увидим образ достаточно типичного мудрого правителя: устанавливающего законы, обладающего многочисленными достоинствами — прозорливостью и даром предвидения, знающего руническое искусство и магию, воинские науки и т. д. Один долго правит и благополучно умирает от болезни, предварительно проделав те процедуры, которые в дальнейшем мифологическая традиция связала с гораздо более ранним периодом его жизни, — ту самую ритуальную инициацию, когда он «пометил себя острием копья», посвятив себя себе же самому и принеся, таким образом, жертву.

После него не менее благополучно правят асы-соратники — сперва Ньерд, а чуть позже — и Фрейр. Оба умирают от болезни и, так же как и сам Один, отправляются в лучший мир:

Снорри нарисовал здесь удивительно рационалистическую и даже материалистическую (или иронично-клерикальную, христианскую) схему обожествления вождя, по которой, вероятнее всего, этот процесс протекал у подавляющего большинства племен планеты. Фактически эта схема все расставляет на свои места. Коренное различие между Одином и Тором заключалось в том, что Тор был традиционным, исконным божеством индоевропейского пантеона, под несколько различающимися именами и с незначительным перетеканием функций известным не только германцам, но и многим другим народам. Его почитание при этом — одна из основных черт германо-скандинавского язычества.

Один же «возник» достаточно поздно. Скорее всего автор «Круга Земного» не превратил асов в людей и «культурных героев», а просто — вольно или невольно — попал в точку. Реальные конунги, правившие в древности, относимой к периоду, несомненно, задолго до наступления новой эры (50; 92), превратились в почитаемых богов в конце римского железного века (50; 91). Мы говорим «задолго», ибо в первых веках нашей эры их культ уже оформился, судя по сообщениям античных авторов. И если для Фрейра весьма сложно отыскать реальный «прототип» — слишком архетипичен образ доброго бога плодородия, принадлежащий наиболее ранним пластам мифотворчества, — то для Одина такой прототип достаточно отчетлив. Собирательный образ мудрого, воинственного и удачливого конунга, не чурающегося магии и колдовства, наделенного даром пророчества, стал вполне реален и востребован. И совершенно необязательно думать, что все харизматические качества Одина изначально являлись неотъемлемой частью его образа. Шаманистическая сторона его натуры, равно как и многие черты культурного героя, могла перейти к нему со временем как от Локи, так и от Тора, вместе с рядом мифологических сюжетов, ранее связывавшихся только с ними. Не исключено, что этим образом были поглощены и какие-то неизвестные нам божества.

В подобном обожествлении не было ничего необычного. Таким же образом некогда был причтен к лику асов скальд Браги Старый, став покровителем скальдического искусства в Асгарде.

Интересная деталь — в Асгарде Один пьет только вино, что вряд ли возможно для исконно германского божества:

Высокий говорит:

С течением времени и лавинообразным возрастанием значимости морских и заморских походов (первоначально в Балтийском ареале), походов преимущественно военных и грабительских, значение Одина росло. В вендельское время процесс этот ускорился и, судя по всему, в основном завершился. Но самое главное — на первый план отчетливо выступила военная функция Одина. Актуальные задачи времени поднимали авторитет нового героя, находившего все больше адептов. Блестяще этот процесс отслеживается по готландским каменным стелам. Изображения мужа, едущего в Вальхаллу, в котором невозможно не признать Одина, ибо он восседает на восьминогом Слейпнире, — камни из Шенгвиде, Ардре и др. (194; 68–73) и отличен от обыкновенных воинов, едущих на простых конях (Бруа IV, Хуннинге I) (194; 90–91, 98-100) не случайно датируются именно периодом 700–800 гг. В течение столетия, непосредственно предшествующего началу походов викингов, происходил бурный процесс формирования их основной движущей силы — воинских коллективов, — которые синхронно кристаллизовали и комплекс своих духовных ориентиров. И в этом комплексе Один нашел себе достойное место.

Таким образом, несмотря на наличие в нем чрезвычайно архаичных черт и поздние свидетельства о верховенстве над асами, образ Одина должен быть признан нами исторически относительно более поздним, и сугубо древнегерманским, в отличие от остальных лидеров в рейтинге германо-скандинавских богов, представляющих общеиндоевропейскую традицию. Главным содержанием рассматриваемого нами периода в области религиозно-мифологической культуры является именно конституирование и укрепление роли Одина, поглощение им некоторых существенных черт старых, традиционных богов и постепенный выход на первый план непосредственно перед началом бурной эпохи викингов.

Все вышеизложенное позволяет утверждать, что именно Тор должен быть признан нами в качестве лидера древнегерманского пантеона в эпоху римского железного века и последующих периодов — вплоть до рубежа Венделя и эпохи викингов. При этом нельзя говорить об оттеснении его в дальнейшем Одином на задний план. Видимо, ключевым в этом процессе был факт определенного размежевания функций богов в результате усложнения структуры общества. Ведь вся эпоха викингов, несмотря на свой блеск, — без сомнения, прежде всего эпоха глубочайшего кризиса, проявившегося во всех сферах жизни. Кризис отнюдь не обязательно связан с упадком или стагнацией. Кризис — это прежде всего перелом в жизни, перелом в сознании и мировосприятии людей, теряющих стабильность установленного веками традиционного порядка вещей, когда старые ответы не удовлетворяют новым вызовам и старые схемы перестают работать. Это не означает, что сами люди обязательно должны чувствовать эти изменения. В данном случае это как раз тот случай, когда нам с расстояния в тысячу-полторы лет некоторые процессы видны гораздо лучше, чем современникам событий.