Ватник - Юрий Мори

– убийцы, их удел – погибнуть от рук доблестных песмарийских военных и патриотически настроенных граждан.

Дмитрий широко распахнул глаза, глядя на экран. Плевать, что в голове не унималось серое штормовое море, что ныло снятой лекарствами болью плечо, на всё плевать.

Из телевизора ему широко улыбалось разноцветное существо с плоской мордой и лило помои на своих спасителей без остановки.

Согласно купленным билетам, как говорится.

17. Госпиталь

Больницы – обычные гражданские лечебницы – все на одно лицо.

Различаются здания, техника внутри и квалификация врачей, но суть остаётся. Заболел, настолько что в поликлинике не помогут, значит, добро пожаловать. Вылечат, не вылечат – вопрос дискуссионный, как повезёт, но атмосфера в целом спокойная.

В госпиталь же, если не брать малую часть военных с пневмонией и острыми отравлениями, попадают люди раненые. Сильные, здоровые, но внезапно получившие изрядный кусок металла в организм, а то и не один. Поэтому и отношение к своему подорванному здоровью такое: как к досадной, мешающей драться, неожиданности.

Из реанимации Дмитрия перевели на второй день, как он пришёл в себя.

Мест мало, а претендентов, увы, хватало – начались активные боевые действия. Накопившая силы за время затишья армия Песмарицы вперёд пока не двинулась, но и активность обстрелов резко возросла, и на линии разделения стало жарко. Попытки прорыва – каждый день. Даже не прорыва всей массой бронетехники и живой силы врага, а методичное прощупывание, уколы разной степени интенсивности. По телевидению это называлось довольно уклончиво, на карте заметных изменений тоже не было, зато в госпитале ощущалось сильно.

– Дмитрий Разин, разведбат. Позывной «Ватник», – сообщил он своим новым соседям.

– Где? – уточнил усатый добродушный танкист. Он представился до этого Петровичем. Заживающий ожог на лице с переходом на шею, от усов слева остался жалкий кустик, но присутствия духа мужик не терял.

– Русинск, разведка.

– Офигеть! Это про тебя эта фифа испанская репортажей нахреначила? Правда, что ли, хотели церкву рвануть? – это уже с койки справа, у окна, паренёк из нармилиции, без ноги, но с заметным ехидством.

– Бельгийская… Нахлы хотели, не мы же. Нам остановить удалось.

Паренёк хмыкнул, подтянул стоявший у койки костыль и, подпрыгивая на целой ноге, ушёл куда-то. Курить, наверное, вниз – за сигареты в палатах жесточайше гоняли.

Дмитрий загрустил. Бог с ней, с Марион, кто платит, тот и музыку заказывает. Шлёму было до слёз жаль, ведь поведи себя он, Разин, по-другому, не признайся в участии в ополчении, всё не так бы повернулось. И старый ювелир выжил бы.

Он второй день, как вернулось сознание, мучился не от боли – её под подушкой бинтов на плече почти не было, рука только почти не шевелилась, – а от сознания своей вины. Была она на самом деле, эта вина, не было, самому не понять. И спросить некого, в таких вопросах только батюшка, отец Александр из родного храма помог бы разобраться, но не звать же занятого человека в госпиталь.

А так время тянулось, как оно обычно в больницах и бывает – длинные лохмотья паутины, периоды впадения подстреленного организма в спячку, сменяющиеся событиями. Короткими, но важными, как важно всё в вынужденном безделье, что вырывает, вытаскивает в обычный мир. Завтрак, обед и ужин. Капельницы. Врачебный обход раз в день с утра. Новые соседи. Отбытие старых – как правило, подлеченных до нормального состояния, но иногда и в другую сторону дорога: ширмы по бокам койки, чтобы людей не смущать, только ноги торчат. И ноги эти не двигаются, не встанут больше ступнями на пол, не понесут хозяина на рыбалку, на работу и прямиком к вечернему пиву.

Больше никак не смогут.

Ещё из событий у Дмитрия были визиты. Марина, заплаканная постоянно, с осунувшимся лицом, но всё равно красивая как ангел. Она приходила ближе к вечеру, приносила поесть, помогала с судном – вставать пока нельзя, а звать лишний раз медсестер не хотелось, хоть они и не отказали бы в малом.

– Почему мне хреново-то так, солнышко, не спрашивала докторов? Ну, пулевое, но в руку же, не в живот. По идее, я уже бегать должен.

– У врачихи своей спроси! – с вызовом ответила Маринка. Потом сжала губы и всё-таки ответила: – Потеря крови была большая. Твои дуболомы ехали сюда долго, да и само ранение плохое, там и нервный узел задет, и кость расщеплена. Я ж не доктор, пусть они объясняют.

Лечащим врачом их палаты была Алла.

Хорошо это или плохо, Дмитрий сказать не мог. С одной стороны, конечно, человек знакомый, можно и узнать больше, и за других мужиков спросить: Петрович врача робел, например, старался через Ватника узнать, сколько ещё ему валяться. Танк его уцелел, это главное, конечно, но с лицом после близкого знакомства с огнемётом было неладно.

С другой стороны… В воздухе висела грозовая туча немалых размеров, продёрнутая как нитками вспышками взаимного недовольства между Аллой и Мариной. Разумеется, врач ни на что не претендовала, но и терпела жену Дмитрия рядом с трудом, несмотря на помощь той, и не только мужу – тяжёлых раненых помогала ворочать, когда медсёстры заняты, из города приносила покупки, кто что просил, да и в целом вела себя спокойно.

Но это чисто женское: соперницы, мужчина… Это как солнечный луч поймать увеличительным стеклом – куда направишь, там и полыхнёт.

До открытых столкновений не доходило, но Марина провожала врача недобрым взглядом, а та старалась удачливую соперницу игнорировать.

Вот такой был покер в отношениях, кто кого переглядит.

Во время забытья Дмитрия посещали непонятные видения. Никогда ничего запоминающегося не снилось, начиная с детства, а здесь то ли ранение сказалось, организм так защищался, то ли бродившие по крови лекарства, которыми его с самого начала накачали будь здоров, сказывались.

То он сидит у себя в банке, где нет никакой войны, да и вовсе зима за окном, здешняя, тёплая, дождливая, но всё-таки зима, и мотает на мониторе бесконечный экселевский лист, таблицу, набитую непонятными цифрами, формулами, данными. Вниз и вниз, а файл всё не кончается, и это почем-то ужасно злит.

То – без перехода, вспышками стробоскопа – он уже плывёт на байдарке, как когда-то в юности, а вместо берегов – две высокие, метра по три вверх, глиняные стены. Такая вот канава. А впереди – упавший мостик, подтопленный, но не утонувший совсем. И как через него перебираться, как перетащить байдарку?

На мостик, едва не поскользнувшись, прыгает Быча, выбравшись с переднего сидения. Мостик уходит под воду, видно, что