Воплощение снов - Надежда Федотова

Лавинии любить супруга было не за что. Она все так же боялась его, стараясь лишний раз не попадаться ему на глаза, все так же отчаянно заикалась и втягивала голову в плечи, когда маркизу случалось обратиться к ней с каким-нибудь вопросом, однако страх этот потихоньку перешел в какую-то спокойную фазу. Лавиния уже не вздрагивала при одном только звуке голоса его сиятельства, научилась есть в его присутствии, и даже почти что досыта, а к середине января как-то незаметно перестала испуганно сворачиваться клубочком в своей постели, едва заслышав в коридоре чьи-то шаги. Спала она теперь как младенец. И даже, по словам Пэт, наконец-то поправилась. «А то и смотреть же на вас было жалобно, госпожа, до чего вы были худенькая да бледная, когда приехали! — с удовольствием поглядывая на хозяйку, приговаривала кухарка. — Теперь-то другое дело. Какой в столице воздух — пыль одна!.. А у нас, в Алваро, любой поздоровеет!» Лавиния улыбалась в ответ. Она и чувствовала себя лучше, чем в первый месяц после приезда. И немало этому способствовало безупречное поведение ее супруга, который не только, как ей когда-то мечталось в юности, каждый вечер теперь желал ей доброй ночи, а каждое утро интересовался, хорошо ли она спала, но и, похоже, совершенно забыл дорогу в ее спальню. Маркиз был холоден, но любезен и внимателен, когда того требовали обстоятельства. Большего Лавиния не могла и желать.

Герцогиня эль Виатор все так же исправно писала дочери, не оставляя расспросов относительно внуков — настойчивых до такой степени, что на последние несколько писем Лавиния малодушно не ответила. Да и чем она могла порадовать мать? Тем, что пыталась свести счеты с жизнью? Или тем, что в результате супруг вообще предпочел больше до нее не дотрагиваться? Да, второе до сих пор Лавинию только радовало — но мама явно будет на этот счет иного мнения…

Однако день шел за днем, и к концу января маркиза Д'Алваро сама уже начала понемногу тяготиться всей этой двойственной ситуацией. Ее чувства к мужу теплее не стали, но его сиятельство теперь при всем желании ей упрекнуть было не в чем. Он вывозил ее в гости, взял в дом еще пару служанок, предположив, что они могут ей понадобиться, и даже подарил ей лошадь. «В Алваро есть на что посмотреть, — сказал он. — Погода теперь до февраля будет ясная, если захотите прокатиться — дайте мне знать». Потом легонько склонил голову и вышел из конюшни, а жена так и осталась стоять, растерянно глядя на молодую пегую кобылку с белой звездочкой во лбу. Лавинии было не по себе. И от того, что дар этот явился для нее неожиданностью, и потому, что ей нечего было предложить в ответ.

Или было, что?

Весь вечер маркиза провела у себя в комнате, бездумно глядя на огонь в камине поверх открытой книги. Угрызения совести мешались в ней с чуть потускневшими, но все еще очень печальными воспоминаниями. Она знала, что ее беззаботному одиночеству все равно должен прийти конец, так ведь положено, и супружеский долг на то и долг, что следует его исполнять — как бы ей это ни было неприятно. Она все-таки до сих пор очень хотела детей. И она понимала, что так или иначе до того, что предшествует их рождению, все равно дойдет. Так не лучше ли сейчас — когда маркиз, похоже, несколько пересмотрел свое отношение к браку? Тогда, когда она болела, он сказал, что не появится в ее спальне, пока она сама этого не пожелает. Она не желает, конечно, к чему себе врать, но… Если прийти сейчас и самой, может, так будет проще? И уж точно не получится, как тогда, в столовой!

Так ни на что и не решившись, Лавиния попросила горничную передать Пэт, что ужинать сегодня будет у себя — ей-де немного нездоровится. Кухарка лично принесла поднос, заодно поведав хозяйке, что его сиятельство огорчен ее плохим самочувствием, но надеется, что к завтрашнему утру ей станет лучше. Лавиния окончательно упала духом и едва притронулась к еде: супружеское участие было налицо. И эта лошадка… И то, как безупречно маркиз держал себя последний месяц… Как там говорят — долг платежом красен? «Опять же, дети, — борясь с собой, подумала она. — Ну что с меня, убудет, что ли?» Тоскливый вздох против воли вырвался из груди. Не убудет, конечно, да и терпеть недолго — но, боги, если бы это не было так отвратительно!

Поднос с остывшим ужином отправился обратно на кухню, горничная уложила «захворавшую» госпожу в постель, обложила подушками и ушла. Дом постепенно затих. Часы внизу, в библиотеке, гулко пробили полночь, потом час, потом два — и лежащая без сна маркиза Д'Алваро наконец решилась. Она выскользнула из постели, набросила пеньюар и покинула свое беспечальное гнездышко в правом крыле. Не скрипнув ни одной рассохшейся половицей — их все она давно знала наперечет — Лавиния добралась до комнаты супруга. Он еще не спал, в узкую щель под дверью пробивался слабый желтый свет. Лавиния, из последних сил держа себя в руках, положила предательски дрожащую ладонь на ручку, чуть надавила — и, словно обжегшись, тут же отпрянула. «Не могу, — в отчаянии подумала она. — Может, завтра… Или послезавтра!»

Она отступила на шаг, еще, еще — и все-таки не совладав с собой, бесславно бежала обратно под защиту правого крыла старого дома. Потом! Когда тот ужин позабудется, когда получится думать об этом без содрогания, когда… «Когда-нибудь, — зябко кутаясь в одеяло, хотя в спальне было жарко натоплено, думала Лавиния, — но только не сейчас!»

* * *

К опытному бойцу трудно подобраться незамеченным, особенно не имея навыка и тогда, когда он знает, кто должен прийти и откуда. Астор Д'Алваро не сомневался в успехе своей многодневной осады — он знал, что надолго его супруги не хватит. Недели наблюдения за ней ему хватило, чтобы понять: у Лавинии, несмотря на хорошую память, нет ни силы воли, ни стойкости, зато есть совесть и мягкое сердце. Кто как не она вконец распустил слуг, прощая им всё и вся, а если точнее, попросту не замечая ни лени, ни работы спустя рукава — лишь потому, что они ласково с ней обходились?.. Это, конечно, была их прямая обязанность, но маркиза Д'Алваро почему-то считала иначе и готова была закрыть глаза на плохо приготовленный обед, на не глаженое платье, на чадящий камин — на что угодно, только бы кто-нибудь плохо о ней не подумал. Что ж, решил Астор, тем проще будет ему самому. Конечно, о том проклятом ужине, едва не стоившем ей жизни, Лавиния вряд ли скоро забудет, но с ее-то характером долго ждать ему не придется…

В тот вечер, вынужденно вернувшись домой с заставы и по рукам и ногам связанный словом, данным начальнику гарнизона, Астор до полуночи просидел в библиотеке, глядя на огонь. Он думал — о том, как разболталась прислуга в его отсутствие, о том, что еще немного — и правда о его женитьбе выплывет наружу, и о том, что четыре года такого «поста» он совершенно точно не выдержит. Он был, в конце концов, не железный. А Лавиния, несмотря на всю свою непривлекательность, молодая женщина, живущая с ним под одной крышей и принадлежащая ему по закону — должен же быть от нее хоть какой-то прок?.. На безрыбье и это сгодится, пришел к выводу Астор и задумался еще крепче. Слово он дал не только Фабио. «И как теперь быть? — напряженно размышлял он. — Нарушить обещание я не могу, а Лавиния, похоже, рада-радешенька, что ее наконец оставили в покое… Меня она не хочет и вряд ли захочет, а если даже все-таки придет когда-нибудь, хоть ради детей, я к тому времени точно рехнуться успею. Или на собственных крестьянок бросаться начну, и легенда пойдет ко всем псам» Он с досадой передернул плечами. Нет смысла ждать с моря погоды и надеяться на то, что у Лавинии проснется интерес к супружескому долгу. Нечему там просыпаться. «А лицедей из меня паршивый, — признал маркиз, — так что в любовь тоже играть бессмысленно. Да и она все-таки не полная дура, чтоб в это поверить» Астор вздохнул, вспомнив Руту — вот уж та была совершенно безмозглая! — и вернулся к своей проблеме. Лавиния не дура — зато редкая трусиха. И если уж брать ее в оборот, так точно не штурмом… Но если потихоньку, как бы между прочим, это вполне может сработать. «Тем более, любовь ее мне не требуется, — подумал он. — А для того, что требуется, от нас обоих много не понадобится. Придется, конечно, еще с месяцок потерпеть..» Он с сомнением прищурился. Одного терпения тут явно было недостаточно. «Бери что хочешь, но плати за это»… что ж, значит, придется платить.