Гардемарины. Канцлер - Нина Соротокина

Немецкая хроника утверждает, что Нарва основана датчанами в 1223 году. Новгородские летописи придвинули этот срок на тридцать три года. Они пишут, что Нарва основана Дидрихом фон Кивилем в 1256 году на левом берегу. Через сорок лет датский город был сожжен новгородцами, после чего Ругодив, как называли русские Нарву, был перенесен на правый берег, где существует и поныне.

Все эти по сути своей совершенно ненужные сведения сообщил Александру перед его отъездом Никита, выудив их прямо на глазах из плотно стоящих на полках фолиантов. Это у него почти привычкой стало, уныривать во время разговора в какие-то книги за знаниями и потом долго держать человека за пуговицу, заставляя слушать разнообразную энциклопедическую муть.

— Нарва — черное пятно нашей истории, наш грех, — горько заметил Никита в конце своей импровизированной лекции. — Я знаю, ты не любишь, когда я ругаю всеми вами обожаемого Петра… Великий! А сколько он в 1700 году под стенами этой Нарвы людей положил — и все зря!..

Александр неожиданно рассмеялся.

— Алешки на тебя нет! Он бы тебе все доходчиво объяснил, вплоть до легкого синяка под глазом, так сказать, в пылу спора. Поскольку Петр наша гордость и слава, а Нарва суть наша слава и гордость. Ну прощай. Через три дня вернусь. А может, и задержусь… Шут его знает!

Последнее его замечание оказалось пророческим. Белов уже третий день торчал в Нарве, но попасть к Апраксину не мог. Тот никого не принимал, ссылаясь на нездоровье. Незнакомый адъютант был словоохотлив, почти с удовольствием рассказывал про хвори бывшего фельдмаршала — и подагра разыгралась, и радикулы воспалились, а еще, помимо простудной лихорадки, понос с кровью и флюс. «Не… не примет! — убежденно говорил ему адъютант.

— Вы мне расскажите, какое у вас дело к бывшему фельдмаршалу». Саша задумчиво молчал, словно не расслышав предложения, и опять уходил бродить по узким улицам, пялиться на бастионы замка, добротные дома бюргеров, полковые казармы, навесные флюгера на узких шпицах, часах на фронтоне ратуши и размышлять о странности окружающей его жизни. В наборе болезней экс-фельдмаршала угадывалась нарочитость почти комедийная. «Ну, что их превосходительство? Вы докладывали обо мне? Может, они забыли мою фамилию?»

— спрашивал Александр какой раз адъютанта. «Да нет… вроде помнят, — заверял адъютант, — но ведь больны, страдают очень!» — и опять шло перечисление болезней.

Нет, не может быть, чтобы опальный Апраксин вот так, за здорово живешь, отказывался от встречи с посыльным Бестужева! Решение пришло вечером. Уже темнело, когда Белов опять пришел под окна так называемого Персидского двора, где находились апартаменты Апраксина. Экзотическим названием здание было обязано тому, что Петр I намеревался устроить там склад персидских товаров. Сейчас здесь размещались казармы, Апраксин жил на втором этаже. Третье окно справа, занавешенное желтой шторой, осторожно светилось. Вполне может быть, что за этой шторой сидит арестованный фельдмаршал и пишет жалобное письмо в Петербург к государыне. А… была не была! Если бы Александр не продрог до полуобморочного состояния, то, может быть, еще подумал, прежде чем взобраться по узкой металлической лестнице на галерею, идущую вдоль второго этажа. А в такой холод ему хотелось одного — двигаться. И уж совсем невозможной казалась мысль об очередном бесславном возвращении в гостиницу!

На галерею выходило с десяток окон и одна наглухо закрытая дверь, видно, что ею давно, а может быть никогда, не пользовались. Теперь следовало отыскать окно с ненадежным, разболтанным шпингалетом и открыть его лезвием ножа… если пролезет, конечно. В конце концов можно просто разбить стекло, только звону будет на весь город. Вечерами здесь так тихо, что слышно, как звезды по небу двигаются, как собака в будке хвостом машет.

Дальнейшее случилось так просто, словно Александра вело за руку провидение. Проходя мимо окна с желтой шторой, Белов, неожиданно для себя, тихонько в него постучал. Каково же было его удивление, когда окно отворилось и он увидел Апраксина в очках, с пером в руке, полное лицо его было напряжено, даже, пожалуй, испугано.

— Господи, это ты… Белов? — проговорил он, наконец, видно не без труда вспомнив Сашину фамилию. — Влезай скорей. А я подумал, что это шутки моей охраны. Они тут, ядовитые жуки, развлекаясь, пугать меня вздумали.

Александр поспешно влез в комнату. Спрашивать, как здесь пугают фельдмаршала, он не решился, да и времени для этого не было.

— Ваше превосходительство, я с депешей из Петербурга!

Апраксин быстро прочитал письмо и оборотил поверх очков на гостя грустный, расстроенный взгляд, словно говоря — и стоило из-за такой безделицы в Нарву ехать да еще в окно влезать. Вид у Апраксина был жалкий, обстановка желтой комнаты более чем убогая, и будь на месте Белова другой посыльный, он наверняка, сочувствуя экс-маршалу, стал интересоваться его здоровьем, заверять в своей верности и не уложился бы в те пять минут, которые отпустила ему фортуна. Однако Белов был сызмальства одарен качеством, которое условно можно назвать отсутствием сентиментальности.

— Пославший меня граф Бестужев имеет сделать вам устно следующий вопрос…

Поддавшись точности формулировки и крайне деловитому тону, Апраксин собрался, сосредоточился и, правда, витиевато, но вполне толково все объяснил. Да, был князь Репнинский с письмом от великой княгини. Ответ, собственноручно написанный им самим, был отдан вышеозначенному Репнинскому. Письмо самой великой княгини уничтожено не было, поскольку князь-посыльный изъявил волю великой княгини — вернуть письмо ввиду его важности в собственные руки, дабы оно не могло стать достоянием чьей-либо нескромности, а еще того хуже — коварства.

— Где же эти письма? Они не пришли по назначению.

— Я полагаю, в братской могиле вместе с князем, — Апраксин тяжело вздохнул.

— А если князь держал письма не в карманах, а где-нибудь в своих вещах?

— Маловероятно, чтобы он доверил столь важные документы дорожному сундуку. Помолчали…

— А где его сундук? — опять решил вернуться к разговору дотошный Белов.

— У родственников, видимо… Интендантская контора высылает вещи погибших офицеров детям или родителям.

— Что же вы, ваше превосходительство, сразу-то не нашли вещи Репнинского? — Александр позволил себе удивиться и чуть подпустил в голос медь.

Спросил и тут же пожалел об этом. Апраксин вдруг покраснел, даже пятнами пошел, мягкий подбородок его вскинулся.

— Канцлеру передай, что другое у меня было на уме! — крикнул он фальцетом и сник, спесь, как вино из дырявого бурдюка, вытекла из него разом. — В князя ядро попало! Как прикажете его обыскивать? А братскую могилу никто открывать не будет, сам понимаешь. Родственники, если презентовались тайной перепиской, с этим письмом в Тайную канцелярию не побегут. — Он вдруг поднял пухлый, украшенный толстым кольцом с рубином палец. — Тихо!..

Далеко, в конце гулкого коридора, раздавались невнятные звуки, хлопанье дверей, бряканье шпор, а может, и оружия. Звук этот явно приближался. Белов бросился было к окну, но Апраксин схватил его за руку.