Мотылек атакующий - Екатерина Островская

– Вылезай, поедем домой.

Маша знала: далеко ей не уйти, но надеялась, что сможет довести ребенка до его дома. Мальчик сидел за ее спиной, и Маша поглядывала на него в зеркало.

– Ты почему так поздно гуляешь? – спросила она. – Родители ведь волнуются.

Мальчик покачал головой.

– Мама на работе, только утром придет, а бабушка на даче.

– А с мужчиной-то зачем пошел?

– Альберт Степанович сказал, что у него теперь есть дома щенок, я хотел посмотреть.

– Ты что, у него и раньше был?

Мальчик кивнул.

– У него телевизионная приставка с большим экраном. Там есть автомобильные симуляторы и контрстрайк. Ребята говорили, что он разрешает играть, сколько влезет.

В зеркало заднего вида Маша увидела, что за ее машиной уже несется автомобиль ДПС, и увеличила скорость. Преследователи тоже, но не приблизились. Похоже, полицейским сказали, что преступница вооружена, и они не хотели рисковать.

– Ты у него один раз был? – продолжила разговор Маша.

– Два, – признался ребенок и заплакал. – Только маме не говорите… Альберт Степанович сказал, что если кто-нибудь узнает… ну, про это… то у меня и у мамы будут большие неприятности…

Навстречу неслись еще две патрульные машины. Они начали разворачиваться, перекрывая движение, но Маше удалось проскочить.

– Вот мой дом, – показал мальчик.

Маша остановилась у подъезда и сразу перед ее машиной и позади затормозили два «уазика», из которых выскочили люди в камуфляжной форме, бронежилетах и с автоматами. Они окружили машину Маши, и один из них автоматом ударил в стекло, разбив его.

– Выходи из машины! – заорал кто-то. – Без резких движений!

Маша вышла.

– Лицом к машине, руки на капот, ноги шире! – орал тот, кто командовал захватом.

Маша положила руки на капот. Ее ударили по ногам, а потом автоматом между лопаток, ощупали все тело, потом заломили руки за спину и надели наручники.

Мальчика вытащили из машины.

– Это твоя мама? – спросили его.

Но тот не мог ничего говорить от страха, только покачал головой.

– Где живешь?

Мальчик показал на дверь подъезда.

– Ну, тогда дуй домой!

Ребенок помчался к подъезду, а Машу затолкали в «уазик», в тесную кабинку сзади, отделенную от салона металлической сеткой. Окошки были узенькими, с решетками. Маша видела, как мальчик подошел к двери, но, прежде чем войти в дом, обернулся и посмотрел на «уазик». Она помахала ему, но вряд ли тот заметил ее жест.

За окном чернело небо, за невидимым горизонтом умирало лето, холод пробрался в милицейскую машину, где, не стесняясь присутствия молодой женщины, лениво матерились люди в камуфляже. А беседовали они о делах вполне обычных и мирных, но почему-то со злостью.

– Я матери, блин, говорю: на фига тебе столько картошки сажать? Ведь ее, блин, окучивать надо. Лучше бы арбузы посадила или дыни. А из-за картошки на фига корячиться? Вон – фермер рядом жирует, у него двадцать гектаров картошки посажено. Пойди да накопай, сколько надо. А возбухнет фермер, я с ребятами на выходных подскочу и засунем ему дубинку, куда следует. Или в лес они с отцом ходят, грибы солят… Бочку уже рыжиков насолили. Вообще не понимаю, блин! У них сын при власти состоит, а они в лес, как нищие. Я пойду на базар, где бабки грибами торгуют, наберу хоть мешок целый. И не рыжиков, заметь, а белых. Ни тебе комаров, ни вообще никакого геморроя…

– Да, – согласился второй, – маринованные белые – офигенная закуска. Я от них офигеваю.

– У тебя и от селедки крышу сносит. Ты хоть помнишь, что вчера было?

– А что было? – удивился напарник. – Нормально посидели, потом разошлись.

– Ага, только ты весь вечер лапшу нам вешал, будто в Чечне двое суток перевал в одиночку удерживал против банды в две сотни боевиков.

– В какой Чечне?

– Проехали. С кем не бывает. Мне тоже ребята рассказывали, будто я какого-то мужика на улице за бен Ладена принял. А тот якутом оказался, хотя и в форме «Спартака». Болельщик хренов!

Полицейские замолчали. Потом один постучал по металлической сетке.

– Слышь ты, чмо поганое, у тебя закурить не будет?

– Вредно для здоровья, – ответила Маша.

– Ну-ну, – засмеялся сидящий в салоне, – здоровье тебе пригодится. Сейчас мы все с тобой беседовать будем.

«Уазик» остановился. Двери отворили, и Машу подвели к крыльцу отдела полиции.

– Не задерживайся! – прикрикнули на нее и толкнули в спину.

Потом отконвоировали по коридору мимо дежурного к огороженному мутным стеклом закутку и впихнули внутрь.

– Посиди пока в обезьяннике, скоро с тобой разбираться будут.

Вдоль стены обезьянника стояли скамьи из окрашенных в серый цвет досок. Краска во многих местах облупилась, и скамьи казались как бы закамуфлированными. На них сидели женщины. Одна бомжиха в грязной куртке из дерматина и две нетрезвые девчонки. Юбка на одной из них была разорвана.

– Добрый вечер, – поздоровалась Маша.

Девчонки не ответили, зато бомжиха с красным и опухшим от пьянства лицом подскочила и поинтересовалась:

– Закурить не найдется?

Маша покачала головой.

Бомжиха опустилась рядом. От нее пахло перегаром и помойкой.

– Тебя за что сюда загребли?

Маша пожала плечами.

– Не хочешь – не говори. А этих соплячек за драку. Чего-то не поделили между собой, а менты, как всегда, не вовремя подскочили. Ну, их-то отпустят скоро, если дурочки все правильно поймут. Им скажут, что за драку и распитие джина-тоника в общественном месте полагается год тюрьмы по совокупности. Девчонки и согласятся. А тебя не за драку случайно?

– За драку, – призналась Маша.

– Кого хоть побила?

– Прокурора.

– Без балды? – не поверила опустившаяся женщина.

– Без балды, – подтвердила Маша. – Хотела убить, только не знаю, получилось ли.

– Ну ты, подруга, даешь! – восхитилась бомжиха. – На киче в авторитете будешь. За тебя другие пахать станут всегда, и чифирь и шоколадку поднесут. Правда, тебе весь срок тянуть придется. Но там ничего, жить можно. У меня две ходки, и живая, как видишь.

Бомжиха достала из кармана куртки мятую сигарету и протянула Маше:

– На. Последняя, для себя хранила.

– Спасибо, не надо, – отказалась Маша.

– И правильно! Последнюю даже Гитлер не берет.

Через полчаса девчонок вывели. Маша смотрела сквозь грязное, обшарпанное оргстекло, как полицейские что-то говорят им, как одна из них заплакала, но ее погладили по спине. Потом их увели куда-то. Та, что плакала, придерживала рукой разорванную юбку и оглядывалась, словно ждала невесть откуда спасения.