Люби меня нежно - Сандра Хилл

Эта женщина была невозможна: она умела поставить его на место одним взглядом, одним словом. Он знал, как излечить ее от злословия, и с удовольствием приступил бы к ее перевоспитанию прямо сейчас.

– Знаю, знаю, – лениво улыбнувшись, протянул он. Он знал, как на нее действует его улыбка, поэтому не преминул этим воспользоваться. Он просто превратился в вечно улыбающегося принца.

– Я хотел сказать, что на тебе великолепно смотрелись бы красные туфли на шпильках. Мы запустили их в производство в этом году. «Милая капризница». С твоими ногами сенсация обеспечена!

Он заметил, что она с негодованием уставилась на него, и остановил ее взмахом руки.

– Прошу тебя, не надо кормить меня феминистическими идеями. Я не хотел тебя унизить. Это комплимент, обычный комплимент, как было принято в старые времена.

– Ну что же, тогда мне остается только поблагодарить тебя, – неуверенно отозвалась она.

Он взглянул на нее из-за карточного стола, за которым сидел вот уже битый час, занятый разгадыванием кроссворда (между прочим, он разгадал целых два слова!).

– О, чудесно, теперь ты плачешь! – обвинительным тоном произнес он.

Он бы выдержал ругательства и оскорбления, потому что это «гармонично» вписывалось в ее жесткий характер, но чтобы спокойно принимать ее рыдания… Нет, об этом не могло быть и речи.

– Я не плачу. Я никогда не плачу.

По ее розовой щечке скатилась предательская слеза. Принц встал из-за стола и направился к кровати. Присев рядом с Синтией, он взбил подушки и обнял прекрасную пленницу за плечи. Она не оттолкнула его, и он понял, что она устала от борьбы.

– Все мы иногда плачем, – сказал он.

– И ты?

Он попытался вспомнить, когда плакал в последний раз. И вдруг вспомнил: семнадцать лет назад, в больнице у постели матери. Он опешил. Неужели прошло семнадцать лет? Неужели он сумел так надолго заморозить свои чувства?

– И ты тоже? – настойчиво повторила она, немного наклонившись к нему.

– Совсем редко, – признался он. – Но я тебя понимаю. После всего пережитого ты имеешь право немного всплакнуть.

Она кивнула.

– Ты тоже прошел через множество испытаний.

Вдруг она коснулась его длинных ресниц и спросила:

– У твоей матери тоже были такие длинные ресницы?

Он чувствовал, что теряет самообладание. Неужели они снова могут читать мысли друг друга? Нет, возврата к пройденным «актам» не было.

– Да, – ответил он сдавленным голосом. – У нее были очень выразительные глаза. Она никогда не пользовалась ни тушью, ни подводкой, как другие леди, потому что с ее внешностью это был бы явный перебор. У нее были очень большие глаза, обрамленные длинными густыми ресницами, а цвет… – Он замолчал, пытаясь подобрать нужное слово.

– Они были цвета летней полночи.

Он бросил на Синтию удивленный взгляд.

– Как твои.

У него запершило в горле. Он закрыл глаза, боясь, что и в самом деле расплачется.

Она воспользовалась этим, чтобы провести по его ресницам.

– Ты не возражаешь?

Он покачал головой. Проводя кончиками пальцев по его лицу и волосам, она ласкала его так изысканно, как никто и никогда прежде.

– Они кажутся мягкими, как шелк, – пробормотала она.

– Это хорошо?

– Это очень хорошо.

Его эмоциональный порыв немного утих, и он снова нашел в себе силы хитро улыбнуться:

– А что еще тебе нравится во мне?

Она насмешливо хмыкнула, заметив, как откровенно он напрашивается на комплименты.

Он лег на спину и увлек Синтию за собой, так что она оказалась над ним. Затем сложил руки за головой и снова закрыл глаза, желая продлить момент очарования.

– У тебя прямой нос.

Она провела кончиком пальца от переносицы к верхней губе принца.

– Прямой не обязательно красивый. Сирано тоже был обладателем прямого носа.

– А еще Буратино.

– Ты хочешь сказать, что у меня слишком большой нос? Или слишком длинный?

«Или ты хочешь назвать меня лжецом?»

– У тебя отличный нос, Феррама, – заверила она его, легонько щелкнув его по кончику носа. – Вот уши у тебя могли бы быть и поменьше.

– Да? – чуть-чуть приоткрыв глаза и заметив, как близко она наклонилась к нему, переспросил Феррама.

Его сердце учащенно забилось от возбуждения.

– Да шучу я, – сказала она, прикусив верхнюю губу и сосредоточившись.

Он тоже прикусил губу, но не потому, что его занимало описание его внешности. Он боялся, что ее близость сыграет с ним злую шутку.

«Эти дни станут для меня настоящей школой мужества», – подумал он, снова закрывая глаза. К счастью, она прекратила разглядывать его лицо и отстранилась.

– Твое испанское происхождение выдают высокие скулы и черные как смоль волосы, – сказала она, взъерошивая его кудри пальцами.

Она оперлась ему на грудь, а он продолжал играть роль благородного рыцаря, который ни за что не воспользуется слабостью дамы. Но как бы ему хотелось поменять амплуа!

– Я замечаю щетину. Тебе приходится бриться дважды в день?

– Иногда.

Он не стал пускаться в долгие объяснения, надеясь, что она догадается, когда ему приходилось бриться во второй раз. Во всяком случае, если бы ему предстояло свидание с ней, он пошел бы и не на такие жертвы.

– Даже волосы у тебя под мышками кажутся шелковистыми, – вздохнув, тихо сказала она, проведя рукой по его телу.

Принц едва не подскочил, однако невероятным усилием воли ему удалось сдержаться. Сцепив зубы и сжав руки в кулаки, он застыл на кровати, но с его уст все же сорвался легкий стон.

– Тише, тише, – сказала она.

Конечно, она догадывалась о том, какое производит на него впечатление, но не убирала рук.

«Неужели мне повезет? Неужели я не зря трескал хлопья в виде клевера-четырехлистника? А может, я недооценил свой талант искусителя? Да какая разница? Дареному коню… то есть дареной акуле в зубы не смотрят».

Он расслабился, хотя это было не так-то легко, учитывая зашкаливающий уровень тестостерона в крови.

Поправка: чувство, которое он испытывал, было несравнимо даже с возбуждением. Оно не имело ничего общего с сексуальным голодом. Принцу казалось, что в его душе растет ощущение чего-то нового, несущего долгожданное освобождение от тоски и пустоты. Он бы не мог объяснить точнее. Единственное, что он знал наверняка, – это то, что ему еще не доводилось переживать хоть что-то подобное.